Древние сибирские города-призраки – до прихода Ермака.

VI. ПО СИБИРИ Главное затруднение для морского судоходства между Евро­пой и северным побережьем Азии представляют льды Карского моря. Попытки использовать этот путь для торговых сношений между Западом и Востоком начиная с 1876 года неоднократно предпринимались Англией,

Степные и лесостепные просторы Южной Сибири и Казахстана в предшествующее время, в эпоху бронзы, были заселены оседлыми па-стушеско-земледельческими племенами. С переходом населения степей в VIII-VII вв. до н. э. к кочевому скотоводству значительно изменились условия жизни и тех скотоводческих племен, которые остались оседлыми. Быстрое накопление скота у кочевников способствовало дальнейшему развитию межплеменного обмена, а борьба за пастбища и участившиеся военные столкновения ради захвата стад или недостающих кочевникам продуктов земледелия привели к большему смешению населения различных племен. Следствием всего этого было широкое распространение в среде скотоводческих племен одинаковых форм орудий труда и оружия, сходного стиля в изобразительном искусстве. Однако каждое племя или родственные группы племен развивали свою, во многих отношениях само­бытную, культуру, и история их слагалась, в зависимости от многих местных условий, по-разному. История этих племен нам известна почти исключительно по археологическим памятникам, во многих районах еще совершенно неизученным. Наиболее полно исследованы памятники этого времени в Горном Алтае, в районе верхнего течения р. Оби и в степях Минусинской котловины (Хакасская автономная область и степные районы Красноярского края).

В степных долинах Горного Алтая первые кочевники в VII-VI вв. до н. э., как и кочевники Средней Азии того времени, еще не пользо­вались железом. Свои ножи и топоры, мечи, кинжалы и стрелы, а также удила, пряжки и многое другое они изготовляли из бронзы1. В курганах этого раннего периода их истории, называемого майэмирским этапом, уже отразилось неравномерное накопление богатств в отдельных семьях. Среди других погребений выделяются курганы более крупных размеров, расположенные небольшими группами в ряд по направлению с севера на юг. Это - семейные кладбища родовой знати. В могилах с умершими погребены золотые украшения. В отдельных могилах под особо сооружен­ным курганом погребался верховой конь с уздой и седлом - самое ценное и необходимое в повседневной жизни кочевника.

Культура кочевников Алтая этого времени вполне самобытна и вместе с тем развивалась при оживленном культурном общении с соседними племенами, через посредство которых на Алтай проникали изделия из далеких стран и алтайскими племенами заимствовались культурные достижения других племен. На Алтае найден, например, бронзовый шлем раннескифского типа, изготовленный где-то в Юго-Восточной Европе не менее чем за 2500 км от места его находки. О культурных свя­зях алтайских племен со скифами говорит и распространение у тех и других сходных форм многих предметов, например бронзовых зеркал и наконечников стрел, а также сходного устройства конской узды. По­следняя в степях Причерноморья употреблялась без существенных из­менений в конструкции удил и псалиев, а на Алтае и в Восточном Казах­стане-с различными усовершенствованиями, которые привели к созданию в V в. до н. э. новой конструкции узды с двухдырчатыми псалиями, по­лучившей затем повсеместное распространение среди степных кочевых племен. Следовательно, древние алтайские племена не только заимст­вовали культурные достижения от своих соседей, но и сами активно участвовали в общем процессе развития культуры древних кочевых племен. На культурные связи со скифами и другими племенами указы­вает и изобразительное искусство, развивавшееся на Алтае в так назы­ваемом «скифо-сибирском зверином стиле». Сюжет изображения - олень, козел, тигр, хищная птица - приемы его выполнения во многом сходны со скифскими и других степных племен.

Памятники следующего периода, более многочисленные и разнообразные, отражают уже вполне сложившуюся, своеобразную культуру ран­них кочевников Алтая, без существенных изменений просуществовав­шую с V по I в. до н. э. В этот период население Алтая осваивало метал­лургию железа и постепенно заменяло в своем быту бронзовые изделия железными. В более ранних памятниках встречаются еще только брон­зовые орудия и оружие, затем - бронзовые и железные и, наконец, начиная приблизительно со II в. до н. э., - только железные. Раньше всего железо заменяет бронзу в таких изделиях, как кинжалы, боевые чеканы и ножи, затем конские удила, позже его стали применять для изготовления пряжек и других бытовых предметов и позже всего - для наконечников стрел, которые стали изготовляться из железа, повиди­мому, только после начала нашей эры. Раньше и в большом коли­честве железные изделия появляются в курганах племенной и родовой знати.

Остатки поселений этого периода (зимников) на Алтае неизвестны. Исследованы только курганы, в которых, в отличие от эпохи бронзы, умерших всегда хоронили с верховым конем, а мужчин еще и с оружием. Наиболее яркий и обильный материал для изучения истории культуры ранних кочевников дали раскопки больших курганов племенных вож­дей. Пять таких курганов было раскопано в урочище Пазырык, два в Башадаре и по одному в Катанде, Берели и Шибе1. Наиболее ранние из них (первый и второй пазырыкские и второй башадарский) сооружены в V-IV вв. до н. э., более поздние (Катанда, Берели и Шибе) - во II-I вв. до н. э., но все они принадлежат к одной культуре и, возможно, к одному союзу племен, объединявшему население степных долин горного и запад­ного Алтая.

Эти огромные курганы сложены из камня. Под их насыпями образо­вались небольшие очаги вечной мерзлоты, и могилы оказались оледенев­шими до дна. Благодаря этому могильные сооружения и погребенные с умершими предметы, даже сделанные из таких нестойких материалов, как шерсть, ткань, мех, войлок и кожа, прекрасно сохранились.

В каждом кургане находилась большая квадратная могила, площадью около 50 кв. м, глубиной от 4 до 7 м. Большую южную часть ее занимал сруб, сооруженный обычно с двойными стенами и потолком. Это было помещение для умершего. Между срубом и северной стеной могильной ямы погребались верховые кони. Сруб и коней покрывали сверху тол­стым слоем бересты, лиственничной коры и стеблей горного кустарника - курильского чая, а поверх этого бревнами в несколько накатов и иногда большими камнями.

Все могилы были разграблены еще в древности, вскоре же после их сооружения. Грабители прорубали бронзовым топором всю толщу бревен и, проникнув в сруб, опустошали его, вытаскивая все наверх, иногда даже трупы, чтобы там, на свету, удобнее было снять с них одежды и золотые украшения. В других случаях они делали это внутри сруба. Работая там в тесноте и в темноте, они рубили, ломали и рвали предметы и оставляли после себя беспорядочное нагромождение разных обломков и обрывков.

В могиле погребено обычно два трупа - мужской и женский, искус­ственно мумифицированные, положенные вместе в одну огромную ко­лоду, реже по отдельности, в две колоды. Колоды украшены изобра­жениями петухов, лосей, тигров, горных баранов, кабанов. Стены по­гребального сруба завешены расшитыми войлочными коврами. На полу расставлены низенькие столики, блюда, глиняные кувшины и деревян­ные чаши, бронзовые и каменные курильницы с маленьким коническим шатром над ними, деревянные подушки-сиденья и другие вещи. Из одежд сохранились рубахи из кендырного полотна, меховые верхние одеж­ды, войлочные кафтаны, чулки и носки, кожаные и меховые сапожки, головные уборы, пояса. Почти все эти одежды пышно и богато украшены ху­дожественным шитьем тонкой работы и позолоченными бляшками. Най­дены также разного рода меховые и кожаные сумки, фляги и мешочки художественной работы, бронзовые и серебряные зеркала, музыкальные инструменты - тамбурины и арфы, и многие другие предметы.

В каждой могиле погребено обычно по пяти и семи или вдвое больше - по 10 и 14 верховых коней золотисто-рыжей или другой близкой по тону масти. Все они убиты ударами в голову боевым оружием - бронзовым чеканом. Лучшие из них своим высоким ростом, стройным сложением и другими особенностями значительно отличаются от лошадей, погре­бенных в курганах основного населения, и от современных табунных лошадей Алтая и Казахстана. Из современных лошадей наиболее близки к ним ахалтекинские кони (Туркменская ССР), потомки славившихся во времена Геродота парфянских и бактрийских скакунов.

Положенные на коней, а иногда и надетые на них седла и уздечки богато украшены. Ремни увешаны множеством обычно деревянных или кожаных блях, покрытых листовым золотом и оловом. Седла нарядно украшены эффектными покрышками, подвесками и чепраками, сшитыми из разноцветных войлоков и кожи, а иногда и дорогих китайских или иранских тканей. Большинство украшений изображает мифических зверей и зооморфных чудовищ, представленных часто в сценах борьбы. В каждой могиле один или два коня выделяются особенно пышным на­рядом. Голова их покрыта сшитым из войлока и кожи украшением в виде маски с изображениями мифических зверей, а на гривы и хвост на­деты художественно оформленные чехлы. Наиболее эффектна такая маска на коне из Первого Пазырыкского кургана, увенчанная сшитыми из «кожи огромными рогами оленя.

Материалы раскопанных курганов говорят о вполне сложившемся кочевом быте населения, хорошо знакомого вместе с тем и с сооружением прочных деревянных домов, служивших, очевидно, постоянными жи­лищами в районе зимних пастбищ. Основным занятием было скотоводство. Разводились главным образом овцы, крупный рогатый скот и лошади мелкой степной породы. Только богатые представители племенной и ро­довой знати имели высокопородных верховых коней, получаемых, вероятно, путем обмена из Средней Азии. Полностью сохранившиеся уздечки и седла знакомят нас с одним из первых типов снаряжения верхового коня. Своеобразно устройство седла, еще не имевшего деревян­ной основы и стремян. Это пара кожаных подушек, набитых обычно оленьей шерстью и укрепленных на коне подпругой, а также нагрудным и подхвостным ремнями. Использовались лошади и в качестве тягловой силы. В Пятом Пазырыкском кургане в могилу были положены разоб­ранная на составные части большая колесница и четыре упряжные лошади. Малоповоротливая, шириной около 3 м и высотой более 2,5 м, на высоких колесах, она могла быть употреблена только в равнинных сте­пях. При переезде же в горные районы зимовок ее можно было достав­лять, навьючив в разобранном виде на быков или лошадей. Широко исполь­зовались для транспорта и упряжные быки, и не только на равнине, но и в горных районах. Среди бревенчатого заполнения могильных ям найдены два ярма, широкие оси, примитивные колеса в виде толстых чурок с отверстием посредине для надевания на ось и другие части широких низких телег-повозков.

Скот у ранних кочевников Алтая был уже частной собственностью патриархальных семей. Владельцы отмечали принадлежащих им живот­ных знаком собственности. Так, например, все 10 лошадей первого Па-зырыкского кургана имели метки в виде разного количества надрезов на правом или левом ухе, причем все кони были отмечены разными зна­ками. Они принадлежали разным владельцам и были преподнесены, вероятно, в дар умершему вождю. В пазырыкских и других больших каменных курганах погребены богатые владельцы скота и ценных сокро вищ. Из их могил похищено, без сомнения, большое количество из делий из золота и других металлов. Большую ценность представляли и оставшиеся в могилах предметы иноземного происхождения или сделан­ные из иноземных материалов. Мех гепарда, столики с выточенными на станке, ножками, арфы, персидские ткани и великолепный ворсовый ковер, несомненно, получены частью из Средней Азии от сако-массагет-ских племен, частью через их посредство из самой Персии. Среднеазиат­ского же происхождения были и лучшие верховые кони. Шелковые ткани, гладкие, узорчатые и вышитые, лаковые изделия и художественной ра­боты зеркала из белого металла доставлялись из Китая.

С развитием частной собственности на скот и другие богатства воз­никало право патриархальной семьи на наследование этих богатств, что способствовало дальнейшему развитию социального неравенства, так как отдельные семьи стали богатеть из поколения в поколение. Это отчетливо отразилось в археологических памятниках: семейные клад­бища ранних кочевников на Алтае состоят обычно из одинаковых по богатству погребений. Сооружение огромных каменных курганов и слож­ного устройства могил было непосильно даже самым богатым семьям. Это было делом крупных коллективов, какими мог быть род или племя. Очевидно, погребенные в таких больших курганах, как пазырыкские или шибинский, были представителями высшей общественной власти в племени, вероятно племенные вожди, и их власть, как богатства, пере­давались по наследству. Создавалась наследственная родовая и пле­менная аристократия. Крупные хозяйства племенной и родовой знати не могли обслуживаться силами собственной семьи. Несомненно, они соз­давались и развивались за счет эксплуатации чужого труда, конкретные формы которой нам пока неизвестны. Можно лишь предполагать, что наряду с патриархальным рабством практиковалось и присвоение при­бавочного продукта труда сородичей в формах родовой взаимопомощи и общинной организации труда, позволявших богатым владельцам скота обе­спечить обслуживание своих стад при малых затратах собственного труда.

В условиях общего экономического подъема у ранних кочевников Алтая получило дальнейшее развитие яркое красочное декоративное искусство, обогащавшееся многими новыми художественными образами и изобразительными приемами благодаря постоянному культурному общению с соседними племенами, а через них и с народами древней Пер­сии и Китая. Оружие, одежда и различные бытовые предметы украша­лись своеобразными, чисто орнаментальными узорами, но чаще изобра­жениями различных зверей и фантастических зооморфных чудовищ, отражающих собой сложившуюся, богатую художественными образами мифологию. Эти изображения имеются на многих предметах из погре­бений основных слоев населения, но особенно много их, и в лучших об­разцах, в могилах племенной знати. Выполненные графически, силуэт­ной и многокрасочной аппликацией, барельефом и круглой скульптурой из разных материалов (дерево, кость, металл, кожа, мех, войлок и др.), они поражают разнообразием сюжетов, композиции и приемов изобра­жения и в то же время единством художественного стиля. В этих изо­бражениях гармонически сочетаются и вычурная или строгая стилизация и реализм в передаче характерных форм и поз животных.

Кочевники Алтая не только экономически, но и по общему уровню своей культуры достигли в то время больших успехов, чем окружающее их население лесостепных и лесных районов Сибири.

По-другому слагалась история племен, обитавших вдоль лесных берегов верхнего течения р. Оби. Население здесь попрежнему продолжало жить оседло. Раскопками древнего поселка VII-VI вв. до н. э. около дер. Большая Речка открыты жилища в виде просторных землянок, покинутых их жителями внезапно, вероятно в результате вражеского набега. В землянках сохранилось большое количество остатков хозяй­ственного и бытового инвентаря. Это был рядовой поселок земледельческо-скотоводческого племени, в хозяйстве которого большое значение имели также рыболовство и охота. Характерно при этом, что охотники добы­вали в большом числе и пушного зверя - соболя, бобра и др.

В это время появился обычай погребения мужчины с оружием - стрелами, копьем, булавой. По сравнению с предшествующим периодом, погребения беднее. Украшений очень мало, вместо ножа большей частью в могилу клали небольшой обломок его лезвия; больше половины по­гребений вообще не содержат ничего, кроме костей скелета. Весь об­щий характер памятников VII-VI вв. до н. э. указывает на значитель­ное снижение экономического и культурного уровня населения верхней Оби. Нормальное течение его хозяйственной жизни нарушилось, оче­видно, грабительскими набегами воинственных соседей-кочевников.

Однако со временем экономические и политические отношения между кочевыми и оседлыми племенами приняли какие-то более выгодные для обеих сторон формы, обеспечившие кочевникам регулярное получение необходимых им продуктов земледелия и пушной охоты, а оседлым пле­менам - нормальные условия ведения их хозяйства. В могильниках II-I вв. до н. э. отчетливо выражено заметное повышение благосостояния оседлого населения верхней Оби. Умерших хоронили в одеждах с брон­зовыми, а иногда и золотыми украшениями, над могилами часто соору­жали курганы, при каждых похоронах устраивали тризну, для чего резали одного или двух баранов.

По иному слагалась и история населения в Минусинской степной котловине. Окруженная с трех сторон труднопроходимыми горными хребтами, а с четвертой - сибирской тайгой, она была защищена от неожиданных вторжений центральноазиатских племен, тогда еще не образовавших мощных политических объединений. В ней не было и ши­роких просторов для кочевания. Множество сохранившихся здесь кур­ганов, сооруженных всегда с оградой из массивных каменных плит, иногда огромных размеров, с погребениями, богатыми сопровождающим инвентарем, говорит о густой заселенности края и об экономической обеспеченности его обитателей. Основой хозяйства древних минусинских племен было полукочевое скотоводство яйлажного типа и мотыжное земледелие с применением примитивного искусственного орошения.

Памятники VII-III вв. до н. э. свидетельствуют о сложении здесь своеобразной минусинской курганной культуры, или, как часто ее на­зывают, татарской культуры, особенности которой наиболее ярко выра­жены в исключительно многочисленных бронзовых изделиях харак­терного минусинского типа. Однако, несмотря на своеобразие форм минусинских бронзовых изделий, они все же близки и к алтайским того же времени и к скифским и сакским. Это относится к таким изделиям, как литые кинжалы и наконечники стрел, удила, котлы, зеркала и др. Так­же сходно с алтайским, скифским и сакским и изобразительное искусство, представленное многочисленными изображениями зверей, украшающими оружие, одежду, части сбруи и многие бытовые предметы.

Наличие богатых месторождений меди, широко разрабатывавшихся в древности, позволило татарским племенам изготовлять огромное ко­личество различных бронзовых изделий не только для собственного по­требления, но и для обмена. Племена, соседние с татарскими, получая от них готовые бронзовые изделия, переплавляли их на новые изделия, применительно к своим потребностям, а главным образом для экономии металла. Так, например, красноярские, томские и верхнеобские племена, не имевшие собственных месторождений металла, изготовляли бронзовые кельты (топоры) меньших размеров, весом в 2-3 раза меньше минусинских.

Археологические памятники других районов еще не изучены в до­статочном количестве, а по имеющимся пока крайне скудным и отрывоч­ным данным трудно судить об историческом процессе во всей Сибири в целом. Однако рассмотренные примеры показывают, что и в Южной Сибири, подобно тому как это было в скифском Причерноморье, между кочевыми скотоводческими племенами и оседлыми пастушеско-земледель-ческими поддерживались тесные экономические, культурные и политические связи, принимавшие разные формы, в зависимости от местных условий и исторически сложившейся обстановки.

В начале I тысячелетия до н. э. лесные пространства от Енисея до Байкала заселяли многочисленные племена, занимавшиеся, как и их предки, охотой и рыбной ловлей.

Поселения этих охотников и рыболовов восточносибирской тайги лучше всего изучены в низовьях р. Ангары, ниже Братска и около Иркут­ска, на островах, расположенных в том месте, где Ангара вытекает из Байкала.

Каменные орудия труда и предметы вооружения теперь л здесь цели­ком или почти целиком были вытеснены металлическими изделиями из меди и бронзы. На стоянках и среди случайных находок обычными ста­новятся литые бронзовые тесла и топоры-кельты, такие же ножи и кин­жалы, шилья, зеркала и другие металлические предметы. Некоторая часть этих изделий поступала от литейщиков соседних степных нлемен. Из степей доставлялись, например, медные котлы скифского типа на вы­соком коническом поддоне. Многие изделия выделывались хотя и по об­разцам, характерным для степной культуры бронзового века, но на месте -на Ангаре и Лене. В металлических изделиях из Прибайкалья обнару­живаются, наконец, и такие черты, которые свидетельствуют о коренных местных традициях. Рядом с ножами степных форм, близкими к минусин­ским и забайкальским, на Сосновом острове у Иркутска найдены пластин­чатые ножи своеобразного типа, которые имеют свои прототипы в ножах глазковского времени.

Такой же отпечаток своеобразия лежит и на всей материальной куль­туре лесных племен Восточной Сибири, в первую очередь на их керамике. В отличие от своих степных соседей они выделывали не плоскодонные, а круглодониые глиняные сосуды, форма которых прямо и непосредст­венно продолжала форму сосудов, употреблявшихся их неолитическими предшественниками и людьми раннею бронзового века Прибайкалья-глазковцаАми. Новым, однако, был орнамент, украшавший эти сосуды. Их сверху донизу покрывали расположенные горизонтальными поясками выпуклые полоски из налепленных валиков, часто имевших вид соеди­ненных вместе арочек.

У племен Восточной Сибири продолжало без больших изменении существовать и древнее лесное искусство. В наскальных изображениях Ангары и Лены, относящихся к бронзовому веку, преимущественно изо­бражены лоси. Наскальные рисунки попрежнему выполнялись главным образом красной охрой; иногда же их выбивали на гладких плоскостях скал.

Продолжали устойчиво существовать и старые верования, последо­вательно развивался древний шаманизм лесных охотников. Ярким па­мятником этих верований является большой фриз на Шишкинских ска­лах в верховьях р. Лены, где темномалиновой краской изображен ряд лодок, плывущих, должно быть, одна за другой по священной родовой реке в мир мертвых. В лодках сидят люди или антропоморфные духи, воздевшие вверх руки. Внизу стоит лань, на бедре у нее виден круг из концентрически вписанных друг в друга окружностей или спирали. Около лани видна группа людей или духов с рогами на голове и странными хвостами сбоку.

Не менее интересна изображенная красной краской на тех же скалах в Шишкино большая фи­гура мифического чудови­ща, пытающегося прогло­тить какой-то круглый предмет. Очень вероятно, что этот рисунок изобра­жает хорошо известное в мифах Центральной Азии чудовище - монгуса, пы­тающегося проглотить луну или само солнце, Замечательной чертой жизни лесных племен Вос­точной Сибири были их культурные связи с дале­ким Китаем, следы кото­рых отчетливо видны к Бронзовый котел «скифского тина», найденный Самом Распространенном в Красноярском крае археологическом материале - керамике. Рядом с обломками круглодонных сосудов местного типа на ангарских остро­вах встречены фрагменты сосудов совершенно иного вида, с неболь­шим поддоном в виде кольца, покрытые необычным лепным орнаментом и текстильными оттисками на внешней стороне. Точно такие же сосуды издавна, в эпоху бронзы, употреблялись древними китайцами, у ко­торых они носили название доу.

Прямую связь с древнекитайскими бронзовыми кельтами иньской династии обнаруживают характерные для Восточной Сибири бронзовые кельты таежного типа. Кельты эти отличаются своими удлиненными пропорциями, прямоугольной формой и специфическим орнаментом ш выпуклых полосок, образующих вписанные друг в друга треугольники и кружочки с точкой внутри. Сравнивая этот орнамент с орнаментом ки­тайских кельтов иньского времени, нетрудно увидеть, что прибайкаль­ские литейщики бронзового века почти целиком использовали китайскою орнаментальную схему, лишь упростив ее.

На севере и на востоке Сибири, в современной Якутии, первые при­знаки знакомства с металлом и начало его местной обработки могут быть отнесены еще ко второй половине II тысячелетия до н. э.1. К этому времени относятся погребения, найденные у Олексинска, на р. Куллаты, выше г. Якутска, а также еще дальше к северу, за полярным кругом, на р. Иччилях и Бугачан. Как показывают найденные в них предметы, по берегам р. Лены и впадающих в нее многочисленных рек в это далекое время обитали лесные племена, которые вместе с чисто неолитическими орудиями из камня и кости употребляли уже простейшие по форме метал­лические предметы в виде медных бляшек, игл и шильев. На одной из стоянок этих древних охотников на северного оленя и рыболовов Крайнего Севера, в устье маленькой р. Сиктях, вместе с отбросами производ­ства каменных орудий, с каменными наконечниками стрел и такими же ножами, изготовленными с большим искусством, оказались очаги для плавки меди или бронзы, миниатюрные плавильные тигли в виде ложек и даже застывшие брызги расплавленного металла.

С течением времени, к середине I тысячелетия до н. э., потомки первых металлургов Якутии пошли по проложенному ими пути еще дальше. Они овладели искусством изготовления превосходных бронзовых топо­ров-кельтов, кинжалов, мечей и наконечников копий. Их изделия не­редко поражают своими необычно крупными размерами, а по тщатель­ности отделки они не уступают изделиям степных мастеров.

У таежных воинов и охотников бронзового века существовало, следовательно, превосходное бронзовое вооружение.

Одновременно продолжали развиваться связи племен Якутии с дру­гими странами. Найденный на Вилюе бронзовый меч чрезвычайно похож на мечи и кинжалы карасукского типа. Бронзовый котел, обнаруженный в верховьях р. Мархи, повторяет по форме степные котлы так называемого скифского типа. В бассейне Вилюя найден был и бронзовый сосуд, по форме и орнаменту аналогичный сосудам бронзового века, изготовленным китайскими мастерами чжоуского времени.

При всем том лесные племена бронзового века на территории совре­менной Якутии устойчиво сохраняли во всем остальном древний уклад быта, свои исконные культурные традиции. Как и прежде, их глиняные сосуды имели, например, не плоское, а круглое дно. Они попрежнему рисовали на своих священных родовых скалах изображения оленей и лосей, а также схематические фигуры духов и шаманов в рогатых голов­ных уборах. Их орнаментика попрежнему оставалась прямолинейно-геометрической, основанной на ритмическом чередовании горизонтальных и вертикальных, длинных и коротких линий. В ней не было ничего похо­жего на пышный орнаментально-декоративный стиль и прихотливые узоры степных скотоводов того же времени. Это был свой, особенный культурный мир, простиравшийся на тысячи километров тайги, лесо­тундры и тундры вдоль одной из величайших рек Азии - р. Лены и по ее притокам.

В конце II и в I тысячелетии до н. э. в степях Забайкалья и далее на восток, вплоть до Гоби и Ордоса, обитали многочисленные племена, которые вели одинаковый образ жизни и имели поразительно сходную культуру.

Племена эти в отличие от своих северных таежных соседей были типичными скотоводами. Они являлись поэтому по сравнению с обита­телями тайги и тундры носителями новой, передовой культуры, основан­ной на несравненно более передовом хозяйстве и принципиально новом жизненном укладе.

Относительно раннее возникновение и быстрое развитие скотоводства в Забайкалье и соседней с ним Монголии зависело от благоприятных природных условий этих областей.

Обильные и безграничные пастбища открывали широкие возможности для роста стад в условиях экстенсивного скотоводческого хозяйства пастушеского типа.

Скотоводы Забайкалья могли круглый год пасти свои стада на подножном корму, не затрачивая никаких усилий для заготовки сена на зиму, так как в их стране было много открытых пространств и холмистых возвышенностей, с которых сильные степные ветры сдували снег, обна­жая сухую растительность.

В наиболее суровое время зимы степные скотоводы могли останавливаться на зимовки вблизи рек, в укромных долинах, под защитой сосед­них возвышенностей, где и располагаются обычно могильники бронзо­вого века, а также следы временных остановок скотоводческих общин. Следы эти всегда очень немногочисленны и скудны. Они состоят обычно из обломков одного или двух разбитых глиняных сосудов, а также немно­гих медных или бронзовых вещей, случайно потерянных или забытых на месте покинутого стойбища. Не имеется на таких стойбищах и каких-либо остатков жилищ, например, в виде землянок. У древних жителей Забайкалья в это время, надо полагать, основным видом жилища была уже переносная войлочная юрта - традиционное жилище степных кочевников на протяжении тысячелетий. Забайкальские скотоводы в I тысячелетии с успехом разводили уже все основные виды домашних жи­вотных, в первую очередь лошадей, а также мелкий икрупный рогатый скот.

Так же как и позднейшие пастушеские обитатели Забайкалья и Монголии, они ездили верхом на лошадях, употребляя для управления ими узду с бронзовыми удилами, о чем свидетельствуют находки таких удил в могилах бронзового века.

Богатые оловом, медью и другими цветными металлами недра Забай­кальских гор давали сырье, которое послужило основой для столь ран­него и значительного по тем временам развития местной металлургии.

Население забайкальских степей уже в конце II тысячелетия и осо­бенно в первых веках I тысячелетия до н. э. в совершенстве овладело техникой литейного дела. Местные мастера отливали в каменных литей­ных формах превосходные медные и бронзовые вещи, часто украшенные своеобразным и изящным орнаментом, а также реалистически выполнен­ными изображениями животных.

В развитии металлургии, литейного дела, всей вообще культуры степ­ных племен Забайкалья и Монголии большое прогрессивное значение имело взаимоотношение с соседними странами, в первую очередь с Китаем, сначала иньского, а затем чжоуского времени. О взаимных связях Китая и соседних с ним степных племен выразительно свидетель­ствуют найденные при раскопках в Аньяне, на месте столицы иньского государства, ножи и кинжалы, рукояти которых украшены такими же, как у забайкальских ножей и кинжалов так называемого «карасукского» типа, головками степных животных. Формы этих кинжалов и ножей тоже удивительно совпадают вплоть до мелких деталей. Не исключено, следовательно что аньянские литейщики отливали свои изделия по об­разцам степных мастеров.

С другой стороны, прямое влияние высокой земледельческой культуры древнего Китая обнаруживается в замечательных глиняных сосудах-триподах, найденных как на поселениях, так и в могилах I тысячелетия до н. э. в степном Забайкалье от Агинских степей на востоке и до г. Улан-Удэ на западе. Сосуды эти имеют объемистый резервуар, переходящий в три широкие полые внутри ножки, похожие на коровье вымя. В Китае сосуды подобной оригинальной формы типа ли появились уже в неолите и существовали затем на всем протяжении бронзового века. Они настолько специфичны и характерны для Китая, что их с полным основанием назы­вают символом древнекитайской земледельческой цивилизации.

В то время как сосуды типа триподов отражают культурные связи Забайкалья с Китаем, другие факты не менее определенно свидетельст­вуют о дальнейшем укреплении таких связей и с Западом, начиная с Ми­нусинской котловины, Алтая, Средней Азии и кончая далекими скифскими племенами Причерноморья. Таковы прежде всего предметы вооружения- бронзовые кинжалы и ножи, украшения, в том числе бронзовые зеркала, части конской сбруи и многое другое, выделывавшиеся по одина­ковым на всем этом огромном пространстве степным образцам. О свя­зях с западными племенами и о вызревании сходного в основном образа жизни, возникновении одинаковой в принципе степной культуры, можно судить и по памятникам искусства, в том числе по замечательным изо­бражениям оленей, на так называемых «оленных камнях», стилистически родственных изображениям этих животных, обычным для архаи­ческого скифского искусства на юге СССР Отсюда вовсе не следует, конечно, что в культуре степных племен далекого Востока не было никакой самобытности. Резко своеобразный характер у них имели, в частности, погребальные обычаи, часто являю­щиеся, как известно, важным этническим признаком.

В то время как большинство степных племен хоронило своих умер­ших под курганными насыпями из земли или камней, племена Забай­калья строили оригинальные плиточные могилы в виде прямоугольных ящиков или оградок из огромных нередко плит, поставленных на ребро. Такие плиточные могилы, иногда группирующиеся в целые могильные поля и издали виднеющиеся на фоне степных просторов, составляют характерный элемент ландшафта Забайкалья.

В центре верований забайкальских племен находился, повидимому, самый популярный в их искусстве зооморфный образ доброго благоде­тельного божества солнца в облике оленя с золотыми рогами или сияющего на небе лучистого диска.

На отвесных скалах и сводах пещер Забайкалья рассеяны также еоФни древних рисунков, выполненных красной охрой и по стилю датируе­мых эпохой бронзы2. Писаницы эти рассказывают о культе священной птицы - орла или сокола, о каких-то коллективных магических обря­дах, имевших целью обеспечить плодородие скота, рост родовых общин и благополучие их членов. Чаще всего на писаницах встречается один и тот же сюжет: изображение магической ограды, охраняемой лунно-крылой священной птицей или взявшимися за руки антропоморфными духами - защитниками рода. Там же видны изображения животных, обычно лошадей, нарисованных в характерной стилизованной позе, как бы готовящихся к прыжку. Такие писаницы имеются на берегах р. Толы, около Улан-Батора, на всем протяжении долины Селенги с впа­дающими в нее реками, в Агинских степях и на р. Ингоде, около Читы.

Нет никакого сомнения в том, что племена бронзового века Забай­калья устойчиво продолжали сохранять древний общинный строй своей жизни. Однако появление домашних животных, образование стад скота и связанный с этим рост излишков продуктов должны были содействовать развитию обмена и повышению его роли. Несмотря на то, что все без исключения плиточные могилы были ограблены, в них нередко и теперь еще встречаются случайно уцелевшие золотые украшения, драго­ценные бусы из малахита, бирюзы, сердолика и других камией-само-цветов, а также доставленные с берегов Индийского океана и Персидского залива раковины каури. О важном значении обмена свидетельствуют л признаки связей со Скифией, Средней Азией и Китаем.

В результате развития скотоводческого хозяйства и роста обмена неизбежно должен был осуществиться переход от древнего материнского рода к отцовскому, должна была возникнуть патриархально-семейная община и вырасти аристократическая прослойка из глав богатых ското­водческих семейств.

В связи с этим и сами по себе плиточные могилы предстают в совершенно определенном свете, как свидетели крупных перемен, происшедших в общественной жизни забайкальских скотоводов. Огромные нередко размеры этих погребальных сооружений, а вместе с тем их относительная немногочисленность показывают, что это были скорее всего усыпаль­ницы глав богатых и влиятельных семейств.

Еще ярче свидетельствуют об этом монументальные изваяния - «олен-ные камни» с сильно стилизованными изображениями оленей. Большой труд, который требовался для того, чтобы выломать из гранитной скалы подходящие глыбы камня, отесать их бронзовыми орудиями и придать им форму столба или саблевидной стелы, наконец, терпеливо покрыть всю их поверхность искусно высеченными рельефными изображениями, ясно показывает, каким весом и влиянием в обществе пользовались те люди, в память и честь которых над их гробницами были поставлены эти величественные памятники, простоявшие два с половиной тысячелетия. О том же свидетельствуют дорогие вещи, сопровождавшие умерших, за­хороненных в плиточных могилах, и рисунки на оленных камнях. На­ряду с фигурами мифических солнечных оленей на оленных камнях бы­вают очень точно и детально изображены такие реальные бытовые вещи, как пояс, лук, боевой кинжал, аналогичный скифскому акинаку, иногда тут же виден боевой топор - секира, даже диск, изображающий брон­зовое зеркало. Все это было, конечно, личным снаряжением древнего воина, вероятно, в точности повторявшим то, что на самом деле принад­лежало ему при жизни. Эти воины, над гробницами которых стояли монументальные памятники - стелы, несомненно, были не простыми общинниками, а вождями-аристократами, главами отдельных семей, выделявшимися из всех остальных своим богатством и занимавших первенствующее положение внутри патриархально-родовых общин своего времени.

В то время как к западу от Амура, в степях Забайкалья и Монголии, веками развивалась культура скотоводческих племен бронзового века, из которых позднее выделились тюркские и монгольские народы средневе­ковья, в бассейне Амура и в Приморье обитали другие племена, весь образ жизни и культура которых резко контрастировали с жизнью и культурой степных скотоводов.

Культура населения приморских племен Дальнего Востока, обитав­ших в I тысячелетии до н. э. вдоль берегов Тихого океана, к востоку и к северу от границ Кореи, у Владивостока и далее на север, известна в археологической литературе под наименованием «культуры раковин­ных куч». Такие раковинные кучи, обычно располагающиеся в бухтах, на выступающих в море мысах и перешейках, состоят из наслоений ра­ковин съедобных морских и пресноводных моллюсков. Таковы, например, многочисленные раковинные кучи у Владивостока. Кучи эти обычно имеют высоту до 1 м при окружности в 10-25 м. Кроме морских раковин, в них встречаются кости рыб, свиньи, оленя, домашней собаки, косули, медведя, барса, большое количество каменных орудий, изделий из ши­фера и кости: долот, грузил, наконечников стрел и копий, ножей и кин­жалов. Из кости изготовлялись различные острия, наконечники стрел, ножи.

Все это на первый взгляд имеет обычный неолитический характер, но только на первый взгляд, так как в действительности культура на­селения Приморья, оставившего раковинные кучи, имела в целом уже значительно более развитой характер.

Даже каменные изделия из поселений с раковинными кучами и те сильно отличаются от более древних, в том числе и из непосредственно предшествующих им стоянок.

Изменился даже материал, из которого выделывались каменные орудия. Первое место занимал шиферный сланец, а вместо обивки и ретуши все шире и шире применялось шлифование камня. По-новому выглядело и все остальное. Простые глиняные сосуды древнего времени сменились но­выми, более совершенными по форме. Среди них первое место принадлежало ранее неизвестным широким сосудам с более сложным профилем, а также плоским чашам, возвышающимся на узкой конической ножке - под­доне. Резко изменилась орнаментация и внешняя отделка сосудов. Часто встречаются сосуды с лощеной до блеска поверхностью, иногда покрытой тонким слоем малиново-красной краски. Выделывая свои сосуды, древ­ние гончары украшали их теперь резным линейным и в особенности налепным жгутиковым узором в виде параллельных полос, а также сим­метрично расположенными шишечками.

Но изменения в культуре приморских племен, оставивших раковин­ные кучи, шли еще глубже.

Как оказалось, мощные наслоения раковин и рыбьих костей, при­дававших их поселениям такой первобытный вид, объясняются вовсе^ не тем, что здесь жили жалкие собиратели «даров моря», подбиравшие раковины или выброшенные морскими волнами трупы случайно погиб­ших морских животных.

Среди раковин найдены такие, которые принадлежат моллюскам, обитающим не у самых берегов, а в открытом море на глубине несколь­ких десятков метров. Вместе с ними встречаются кости морских рыбг тоже обитающих вдали от берегов.

Добыча глубоководных моллюсков и рыб была невозможна без выезда в открытое море. Она требовала соответствующего технического осна­щения - в первую очередь больших устойчивых на морской волне ло­док. Нужны были морские сети, а также специальные удочки с грузи­ками, спускающиеся на большую глубину, и многое другое, на чем дер­жалось морское рыболовство у различных племен Тихого океана в мо­мент их первоначального соприкосновения с европейцами.

Особенно интересны найденные в раковинных кучах плоские острия из шифера, часто имеющие в средине одну или две просверленных ды­рочки. Это наконечники гарпунов для охоты на крупную рыбу и морского зверя. У обитателей поселений с раковинными кучами существо­вал уже тот сложный гарпунный комплекс охотничьего вооруженияг появление которого означало крупнейший шаг в развитии культуры Приморских стран и важнейшее завоевание морских рыболовов и охот­ников от Японских островов до Скандинавии.

Без такого вооружения не могли быть по-настоящему освоены чело­веком огромные пространства морских побережий Тихого и Ледовитого, океанов, не могла возникнуть высоко специализированная культура морских зверобоев.

Существование специализированной культуры рыболовов и морских зверобоев было первой характерной чертой хозяйства и образа жизни населения Приморья в эпоху «раковинных куч», а возникновение и означало важнейшую грань в их культурной истории.

В раковинных кучах обнаружены камни овальной ладьевидной формы. Одна сторона таких камней выпуклая и более или менее гладкая, дру­гая плоская и сплошь покрытая мелкими точечными выбоинами, как бы своего рода насечкой. По своей форме, размерам и характеру отделки поверхности они в точности повторяют древнейшие орудия, служившие для изготовления муки из зерен,- каменные зернотерки.

Вместе с обломками каменных зернотерок в раковинных кучах встречены каменные мотыги и фрагменты шиферных ножей особого типа в виде небольших пластинок с выпуклым односторонним лезвием и обычно двумя отверстиями, просверленными в их средней части. Совершен­но такие же по форме шиферные ножи, служившие серпами, и мотыгд с плечиками употребляли в неолитическое время древнейшие земле­дельцы Китая на Желтой реке.

«Люди раковинных куч» явились, следовательно, не только создате лями культуры морских рыболовов и зверобоев, но и первыми земледель­цами нашего Дальнего Востока.

Со временем приморские племена стали получать от своих степных -соседей и металлические вещи, о чем свидетельствуют единичные находки металлических изделий, а также каменные кинжалы и наконечники, изготовленные по металлическим образцам конца II и начала I тысяче­летия до н. э. Таким образом, в Приморье начинается переход от камня к металлу; заканчивается неолитическое время в собственном смысле зтого слова.

В то же самое время, повидимому, у них появились домашние живот­ные, зародилось скотоводство. В хозяйстве приморских племен большое значение, очевидно, имела свинья, кости которой особенно часто встре­чаются в раковинных кучах.

Судя по китайским источникам, древние обитатели Приморья носили общее наименование илоу. Китайцы оставили о них в своих летописях краткие, но точные известия, вполне согласующиеся с археологическими источниками и существенно дополняющие их.

В Саньгочжи, не использованном И. Бичуриным обозрении истории трех династий, одновременно правивших в Китае с 220 по 264 г., состав­ленном Чжэнь-Шоу в V в. н. э., об илоу говорится, что они находятся более чем на тысячу ли на северо-востоке от Фуюй и расселены по берегу Великого океана. На юге они соприкасаются с северными воцзюй, а «где кончаются их земли на севере, неизвестно». В стране илоу «много непро­ходимых гор».

Основой хозяйства илоу были земледелие и скотоводство; они имели «пять видов [хлебных] злаков, коров и лошадей». Особенно подчерки­вается, что илоу любят разводить свиней, «питаются их мясом, носят их шкуры».

Илоу добывали в своей стране яшму и хороших соболей -«это те самые, которые ныне называют илоускими»,- говорится в хронике. Отмечается и наличие судоходства у илоу. Жилища илоу находились среди гор и лесов. Они были углублены в землю: «Обычно живут в ямах. Большие семьи углубляются на девять ступеней и чем больше, тем лучше». Летом илоу ходили голые, «только лоскут ткани в 1 чи прикры­вает их спереди и сзади, чтобы скрыть тело». Зимой они намазывали тело «свиным жиром, толщиной в несколько слоев, чтобы защититься от ветра и мороза».

Главным оружием илоу служил лук: «их луки длиной в 4 чи силой превосходят самострелы. Стрелы делают из дерева ку, длиной в 1 чи . Наконечник стрелы делается из темного камня… Искусно стреляют из лука. Стрельцы, когда стреляют в людей, всегда попадают.Так как стрелы намазывают ядом, то люди, в которых попадут, все умирают».

Общественный строй илоу не выходил за пределы первобытно-об­щинных отношений, «люди большей частью храбрые и сильные. Не имеют больших правителей, но каждое поселение имеет главу».

Таким образом, у илоу не было общего властителя и они жили неза­висимыми друг от друга родовыми общинами. Но это не мешало им ус­пешно обороняться от пытавшихся поработить их соседей.

В Саньгочжи содержатся интересные сведения, характеризующие отношения илоу с соседними народами и их политическую историю. Со времени династии Хань, говорится в летописи, фуюйцы подчинили их себе и обложили тяжелыми податями. В период Хуан-чу (222-226 гг.) они восстали против поработителей. «Фуюй несколько раз ходили про­тив них карательными походами. Хотя их народ, обитающий в непро­ходимых горных местах и малочисленен, люди соседних стран боятся их луков и стрел, и в конце концов не могут покорить». Более того, сами илоу, бесстрашно плавая на судах по морю, наводили страх на со­седей: «вторгаются и грабят, отчего соседние страны страдают».

На севере с илоу соприкасались другие племена, о жизни которых дают представления археологические памятники, найденные в долине Амура у Хабаровска.

Памятники эти рассказывают о жизни тех племен, которые позднее (вошли в историю Дальнего Востока под названием мохэ китайских ле­тописей. Они рисуют, хотя и отрывочную, но в целом вполне определен­ную картину такого же, как в Приморье, постепенного прогрессивного развития культуры местного населения от камня к металлу, от охоты и рыболовства к земледелию и скотоводству, от материнского рода к от­цовскому, а затем от первобытной родовой общины к государству.

На одном из поселений у Хабаровска в нижнем культурном слое сохранились следы поздненеолитической культуры в виде землянок, на дне которых найдены грубые лепные сосуды, покрытые снаружи отти­сками, имитирующими грубую ткань или рогожу. Выше залегают ос­татки более развитой керамики, в том числе чаш в виде двух конусов, соединенных вместе вершинами, и больших высоких сосудов с узким днищем, таким же узким горлом и сильно отогнутым широким блюдце-образным венчиком. Сходные по форме сосуды распространились в конце I тысячелетия до и. э. и в соседних странах Дальнего Востока, вплоть до Японских островов, где они носят название сосудов типа яён.

Одновременно стали выходить из употребления древние каменные орудия и началась, повидимому, местная обработка металла.

Обнаруживаются и очень характерные черты верований, погребаль­ного ритуала.

На том же поселении у Хабаровска, где оказались сосуды типа яён, обнаружены и остатки одновременных им разрушенных погребений, в которых кости людей находились в больших глиняных сосудах, соеди­ненных друг с другом горлами.

Все эти новые черты материальной культуры и быта, связывающие Приамурье с соседними странами Дальнего Востока, замечательны тем, что указывают и на другие, еще более важные и глубокие перемены в: жизни племен Дальнего Востока. Именно в это время здесь повсюду распространялось скотоводство и земледелие, материнский род сменялся отцовским, усиливался обмен, крепли связи с другими странами, в первую очередь с Китаем, содействовавшие разложению первобытно-общинного уклада. Намечались первые признаки имущественного неравенства. Вырастала прослойка местной патриархально-родовой аристократии. Складывались первые экономические предпосылки для возникновения в дальнейшем местных государственных образований - в первую очередь Бохайского царства, а вслед за ним в самом начале следующего тысячелетия - Чжурчженьской империи.

СИБИРЬ И ДАЛЬНИЙ ВОСТОК В I ТЫСЯЧЕЛЕТИИ Н. Э.

I тысячелетие н. э. в истории степных областей Сибири явилось вре­менем возникновения и расцвета государственных образований тюрко-язычных степных народностей. Возникший в середине VI в. тюркский каганат объединил различные племена Центральной Азии и восточной части Средней Азии, причем основным ядром его были алтайские тюрки. Во главе их государства стоял каган. Род кагана, вместе с знатью осталь­ных племен, образовывал правящий слой тюркского эля, т. е. племенного союза. Свободные члены родов, т. е. основная масса кочевников, носили наименование будун. Были также клиенты и рабы. В целом общественный строп тюрков был патриархально-феодальным.

В условиях тесных связей с Китаем, Ираном и отчасти даже Византией древние тюрки достигли довольно высокого уровня культуры. Они имели собственную письменность с руническим шрифтом, хорошо приспособ­ленным к фонетически точной передаче звуков тюркской речи. У них было своеобразное и богатое искусство.

За быстрым ростом тюркской степной державы скоро, впрочем, после­довал ее упадок. В 558 г. тюркский каганат распался на две части, во­сточную и западную, а в середине VII в. тюрки подпали под власть Китая и утратили самостоятельность. Только после пятидесятилетнего китай­ского ига сделаны были первые попытки освободиться от него. Затем, по возвышении Гудулу-кагана (Кутлуга), вновь было воссоздано тюрк­ское государство на Орхоне, где сохранились вещественные памятники этого государства, в том числе своеобразные политические декларации - знаменитые рунические надписи в память покойных ханов и близких им лиц, выдающихся деятелей тюркского государства.

В бассейне Енисея, выше Красноярска, во время существования пер­вого тюркского, а затем орхонского государства и сменившего послед­нее - уйгурского каганата жили потомки хягасов - кыргызы, в прош­лом носители европеоидного антропологического типа, но около начала нашей эры смешавшиеся с тюрками и постепенно целиком отуреченные.

Кыргызы жили оседло, в жилищах, крытых древесной корой. Они разводили скот, но одновременно занимались и земледелием: сеяли просо, ячмень, пшеницу, гималайский ячмень. Землю пахали сохами, желез­ными лемехами, хлеб жали серпами, зерно мололи парными вращающи­мися жерновами. Поля орошались оросительными канавами.

В стране кыргызов существовала аристократия, владевшая большими стадами. Главой народа являлся ажо.

Высокою развития достигла обработка металла - железа, золота и олова; были искусные кузнецы, оружейники, ювелиры-художники, велась торговля с Китаем, с арабами и лесными племенами Си­бири.

Как сообщают китайцы, в стране кыргызов большого развития достигла музыка. Народ любил зрелища циркового характера, с участием акроба­тов, наездников-виртуозов, а также дрессированных животных. Китайцы упоминают, например, верблюда и льва, обученных для цирковых выступ­лений.

Кыргызские ювелиры оставили после себя замечательные образцы своего мастерства в виде найденных в могилах знатных кыргызов драго­ценных изделий. С особенной любовью изображали они живые охотничьи сцены: лошадей, распластанных в летучем галопе, натянутые до ушей стрелка луки и разбегающуюся в паническом страхе дичь. Такие же ри­сунки уцелели и на скалах Минусинского края, где, кроме воинов, лоша­дей, всадников, охотничьих и военных сцен, появляются странные фигуры жрецов или сакральных вождей в длинных мантиях, с жезлами в руках, а также удивительно жизненно схваченных с натуры дерущихся самцов - верблюдов и даже барсов с дубинами в лапах.

Социально-политический строй кыргызов и их культура были близки к строю и культуре других тюрков. Рядом с кыргызами на Енисее и в со­седних районах обитали различные другие, не тюркоязычные племена, жившие в лесах, занимавшиеся охотой, рыболовством и отчасти скотовод­ством. Племена эти стояли на значительно более низком культурном уровне, чем кыргызы. Таковы, например, дубо - вероятные предки позднейших тубаларов и тофаларов (карагасов). Им могли принадлежать пещерные стоянки и многочисленные городища в районе Красноярска, к востоку от него, а также писаницы, исполненные красной краской, найденные на pp. Мане и Бирюсе. Среди других племен, соседних с кыргызами, упоминаются также курыканы (гулигани китайцев, кури или фури араб­ских источников). Курыканы жили вокруг Байкала - в низовьях Селенги, по Ангаре и верхней Лене.

Большая часть остатков многочисленных укреплений-городищ вокруг Байкала относится к курыканскому времени, о чем свидетельствует на­ходимая на них характерная керамика - обломки грубых сосудов с пло­ским дном. Найденные на о. Ольхон многочисленные могилы курыканов имеют вид конических юрточек из плит гнейса; там, где не было плитняка, хоронили мертвых в обычных грунтовых могилах.

Подобно кыргызам, курыканы разводили лошадей, коров и верблюдов; сеяли хлеб, владели рунической письменностью и имели искусство, близ­кое к искусству кыргызов и алтайских тюрков.

Важнейшим средоточием памятников курыканского искусства явля­ются писаные скалы у дер. Шишкино на верхней Лене, где изображены лошади в летучем галопе, всадники с знаменами в руках, на богато укра­шенных султанами и подшейными кистями конях и верблюдах. Как эти рисунки, так и целые охотничьи и военные сцены, изображенные на лен­ских скалах, имеют много общего с искусством енисейских кыргызов и алтайских тюрков I тысячелетия н. э.

Курыканы враждовали с орхонскими тюрками и находились в друже­ственных связях с их врагом - Китаем.

Из страны курыканов, самых северных в то время тюрков, должны были выйти тюркские предки якутов - сахаларов. Последние впервые покинули Прибайкалье до X-XIII вв. н. э., ибо в это время здесь уже распространяются ранние монгольские переселенцы, хотя позднее на север по Лене ушла новая тюркоязычная группа, очевидно, и давшая яку­там их самоназвание - саха.

К югу от курыканов, в бассейне р. Селенги, располагались, повидимому, селенгинские уйгуры, соседившие с орхонскими тюрками. После этих се- ленгинских уйгуров остались многочисленные керексуры, т. е. каменные курганы с прямоугольными или круглыми оградками и сопровождающими их дополнительными сооружениями в виде кругов и конских могил. Как показали работы антропологов, черепа из керексуров, как и более ранние находки из плиточных могил, характеризуются высоким и пло­ским лицом и слабо выступающими носовыми костями. Они отличаются брахикранией, покатым лбом и сильно развитым надбровьем.

В то время как в степях Забайкалья происходило возвышение хуннов, а на Енисее появлялись зачатки кыргызской государственности и склады­вались государства других тюркоязычных народностей, у их северных со­седей - племен тайги и тундры - продолжали развиваться своя куль­тура и социальные отношения, хотя процесс формирования проходил и не так быстро, как у степняков. История отношений степных племен с лес­ными была очень сложной и до конца еще не выяснена.

Во всяком случае несомненно, что лесные племена на протяжении ты­сячелетий устойчиво сохраняли свой самобытный облик, но вместе с тем испытывали ускоряющее, прогрессивное влияние связей со степью. Осо­бенно глубоким по своим последствиям оказалось влияние связей со степ­ными племенами на культуру лесных племен в тайге северо-западной Си­бири. Уже к концу I тысячелетия до н. э. в Приобье все чаще встреча­ются степные изделия из бронзы. В свою очередь и в выделке местных изде­лий заметно становится подражание привозным степным изделиям, выделы­ваются, например, глиняные сосуды, в точности копирующие котлы скифского типа. Самым ярким примером взаимодействия местной, лес­ной, аборигенной культуры и степной являются замечательные находки в устье Полуя на Оби, где среди многочисленных находок с древнего жертвенного места оказались вещи скифо-сарматского типа, а также образцы искусства, сходные как с пьяноборскими образцами Приуралья, так и со степными скифскими, но относящиеся, как показал М. П. Гряз- нов, уже в более позднему времени, к половине и даже к концу I тысяче­летия н. э.

Богатые данные, освещающие жизнь лесных племен средней Оби и их взаимоотношения со степняками, доставили многолетние исследования М. П. Грязнова в районе с. Большая речка, в местности Нижние Елбаны. М. П. Грязнов проследил здесь смену культурных этапов от андроновско- карасукского времени до XVII в. Как показали эти работы, жители сред­ней Оби в I тысячелетии н. э. жили своей, особенной жизнью лесных охот­ников и рыболовов и создали собственную культуру, резко отличную от культуры степных племен. Наиболее ярко выражены эти отличия в памят­никах VII-VIII вв. н. э. («фоминская культура»). Соседние с ними кочев­ники-тюрки, обитавшие в горах и степях Алтая, хоронили своих сороди­чей с полным набором боевого оружия, в том числе с саблей и с оседланным конем. При похоронах обязательно резали барана и клали в могилу его курдюк. Глиняной посуды в этих кочевнических могилах нет. Лесные племена, носители фоминской культуры, напротив, лишь в редких случаях снабжали мертвых оружием и то охотничьим. В их могилах нет остатков домашних животных, а встречаются лишь глиняные сосуды со следами растительной или молочной пищи.

Таким образом, здесь рядом друг с другом существовали два культур­ных мира, разделенных только р. Обью: мир воинственных степных ското­водов и мир лесных охотников-рыболовов. Замечательно поэтому, что ма­териалы из памятников фоминской культуры обнаруживают ближайшее сходство с материалами из памятников, оставленных лесными племенами, жившими не только в районах Томска, Ачинска и в долине р. Тары, но и в северной части Уральских гор и даже в бассейнах pp. Камы и Вятки. Сюда относятся, в частности, поясные бляхи и пряжки с изображениями медведя, известные в Приуралье с пьяноборского времени (около начала нашей эры), подвески в виде птиц и литые плоские изображения «чудского типа». О том же свидетельствует и посуда, для которой характерно не пло­ское, а круглое дно и тщательно выполпенный орнамент, напоминающий орнаментику сосудов ананьинского времени на Каме.

По физическому облику население лесной части средней Оби принадле­жало к европеоидной группе, что еще более резко подчеркивает различие между ним и степняками - тюрками, монголоидными по расовому типу.

В IX-X вв. европеоидные оседлые носители фоминской культуры были вытеснены кочевниками с правобережья Оби, но продолжали жить к северо-западу от него, сохраняя свои древние культурные традиции, обычаи и образ жизни. Как полагает В. Н. Чернецов, взаимодействие между лесными и степными племенами на северо-западе Сибири выража­лось не только в форме обмена или военных столкновениях, но и привело к появлению глубоко на севере новых насельников - степного происхо­ждения, о чем свидетельствует само название остяков (хан-тэ, хун-ты), а также и их соседей вогулов (мань-си). Угры по языку, эти переселенцы оказали глубокое влияние на местные племена (металлургия, следы зна­комства с лошадью в культе и фольклоре).

К концу I тысячелетия н. э. здесь начинается оформление двух близких по языку и культуре народностей - мапси (вогулы) и хантов (остяки). Затем на территории Обь-Енисейского междуречья распространяются, как полагают, из Саяно-Алтайского района представители новой этниче­ской группы - самоедские (самодийские) племена. В результате их прихода в Нарымском крае со временем образовалась еще одна народность, селькупы, соединившая в своей культуре с исконными самоедскими элементами элементы культуры кетов, угров и тунгусов.

Перейдем теперь из северо-западных областей Сибири, где обитали самоедские и угорские племена, в другой ее конец, в мир палеоазиатских племен северо-восточной Азии.

Примерно в то же самое время, т. е. к X в. н. э., как мы видели, большие события совершаются и на северо-востоке Сибири, где аналогичная роль носителей новых начал в культуре выпала на долю не угров и самоедов, а тюрков - предков якутов. К этому времени северные соседи якутов, жившие на средней и нижней Лене (вероятно предки юкагиров) уже пе­решли к широкому употреблению железа, хотя еще, повидимому, сохра­няли каменные скребки, стрелы, а также выделывали по древним образ­цам круглодонную глиняную посуду.

Еще далее на северо-восток от Лены простиралась область древней приморской культуры, где веками жили охотники на морского зверя. Как и когда появилась здесь эта культура, еще неизвестно. Можно лишь только уверенно сказать, что ей предшествовала материковая культура бродячих охотников на северного оленя.

Древнейший этап приморской культуры, названный по первым наход­кам оквикским, а по находкам на Чукотке уэлено-оквикским, характери­зуется наличием поворотных гарпунов, орнаментированных в особом, прямолинейно-геометрическом стиле, сходных по форме и узору с гарпу­нами Курильских островов и северной Японии, где в эпоху неолита жили предки айнов. Затем эта культура прошла в своем развитии ряд дальней­ших этапов, отраженных в богатом вещественном материале, собранном на территории Чукотского полуострова. Материал этот происходит из много­численных древних поселений, расположенных вдоль Ледовитого океана, к востоку от Колымы и по берегам Берингова моря.

Поселения состояли из жилищ, углубленных в землю. Обитатели их, приморские охотники на морского зверя, вышедшие в значительной своей части из соседних районов Дальнего Востока (о чем напоминает как более ранняя оквикская, так и позднейшая, криволинейная орнамен­тика), проявили удивительную стойкость и поистине неистощимую изоб­ретательность в борьбе с природой. Отсутствие строительного леса они возместили широким применением китовой кости. Не имея больших запа­сов дров, они с успехом заменяли их тюленьим жиром, который применяли для отопления и освещения жилищ, используя жировые лампы из глины или камня. При отсутствии материала для деревянных или корьевых лодок они изобрели кожаные лодки. Полярные зверобои остроумно усовершен­ствовали гарпунную снасть, создав гарпун поворотного типа. Они раз­вили с течением времени также ездовое собаководство. Исключительный интерес представляет оригинальное и богатое искусство этих древних арк­тических племен, выделяющееся в эпоху его расцвета на так называемом древнеберингоморском этапе фантастически пышным криволинейным орнаментом и реалистическими скульптурными изображениями живот­ных, реже людей.

По материалам приморских поселений устанавливается постепенное из­менение материальной культуры, развитие хозяйства и отчасти социаль­ных отношений их обитателей. Первоначально оседлые приморские жители держались у берега, круглый год добывая моржей и тюленей. Позднее наблюдается возрастание роли китового промысла, в связи с чем следует отметить появление специальных гарпунов, развивается ездовое собако­водство. Распространение рыболовных крючков и боласов для ловли птиц тоже, п видимому, указывает на улучшение способов охоты и рыболов­ства.

Возрастающее обилие добычи и развитие обмена с соседними племе­нами одновременно вели к переходу от древнего матриархально-родового к новому, патриархально-родовому укладу. Переход этот нашел свое от­ражение в фольклоре приморских племен Арктики, центральные сюжеты которого связаны (миф о Седне) с борьбой мужского и женского начала, с тем «всемирноисторическим по масштабам поражением женского пола», о котором писал Фридрих Энгельс.

Около полутора тысяч лет тому назад в эти отдаленные приморские1 области северо-восточной Азии, заселенные предками эскимосов, чук­чей, коряков и камчадалов (ительменов), впервые проникает железо. Правда, племена Севера все еще жили в условиях господства техники и бытового уклада каменного века, но у них уже прочно вошли в быт спе­циальные режущие инструменты, своего рода резцы, из железа. Железо они могли получать как с юго-запада, от нижнеленских племен, так и- с юго-востока, с Амура и через Курильские острова.

На Амуре и вообще в южных районах советского Приморья историчег ские судьбы местных коренных племен в I тысячелетии н. э. очень своеоб­разны. Если в арктической области вдоль берегов Тихого и Ледовитого океана тысячелетиями господствовали отсталые формы хозяйства и обще- ственного строя, здесь благодаря соседству с Китаем и Кореей весьма рано, еще в последних веках I тысячелетия до н. э., совершаются большие про­грессивные сдвиги. Уже к началу нашей эры распространяется железо, вытеснившее каменные орудия; местами в благоприятных естественных условиях возникает земледелие и скотоводство, усиливается обмен.

В Приморье и бассейне Амура, куда еще очень рано проникают тунгус­ские племена, а также в соседних областях не только происходит интен­сивное смешение местных племен с аборигенами, но в конце I и начале II тысячелетия н. э. возникают собственные государственные образования местных племен.

Процесс классообразования начинается здесь еще в IV-V вв. до н. э. Как сообщают китайские летописи, обитавшие здесь племена мохэ давно уже занимались земледелием и скотоводством. Из домашних животных они имели лошадь и свинью, из культурных растений разводили рис, просо, пшеницу. В стране мохэ добывали соль, гнали из риса водку. Мохэ продавали китайцам и корейцам речной жемчуг, целебные корни жень­шеня, кречетов и соболей. Взамен они получали металлические изделия, посуду, ткани, в том числе шелковые.

Начиная с 471 г. н. э., завязываются постоянные культурно-полити­ческие связи мохэских племен с Китаем. С начала VI в. мохэские посоль^ ства регулярно посещают китайский двор, а часть племен мохэ подпадает под власть Китая и выплачивает дань. Подчиняя отдельные мохэские пле­мена, китайский двор опирался на их родоплеменную верхушку. В ки­тайских летописях особо отмечен один из мохэских вождей - Тудики, который добровольно подчинился Китаю со своим племенем, за что и по­лучил важный гражданский чин и знак власти в виде золотой печати на бордовом шнуре, а также парадное одеяние - шляпу и пояс. Тудики «полюбил» обычаи Срединного государства и неизменно проявлял предан­ность императору, а последний за то благоволил к нему и щедро отдари­вал его узорчатыми шелковыми тканями. Сопровождая императора в по­ходах, Тудики при каждой боевой удаче получал награды и титулы.

Большое значение для дальнейшего развития культуры и возникнове­ния местной государственности в стране мохэ имели события в соседней с ней Корее.

В 668 г. вспыхнула война между корейским княжеством Гаоли и Ки­таем. Гаоли было разгромлено, множество народа было истреблено, мно­гие же корейцы бежали на север, за о. Тумень-Ула, где и поселились среди мохэ. Здесь они развивали земледелие, скотоводство и металлургию, насаждали высокую китайско-корейскую культуру. Под прямым влиянием этих событий у мохэских племен впервые возникает настоящее государ­ство - Бохайское царство.

Основателем Бохайского государства летописи считают мохэского князя, вассала королевства Гаоли, Цици Чун-сяна, который, спасаясь от преследований китайских войск, укрывается под защиту неприступных гор. Усилившись, Цици Чун-сян объявляет свои земли княжеством Чжень, а себя князем, приняв титул Чжень-го-гуна. Сын его, Цзо-жун, значи­тельно расширяет свои владения и в 699 г. объявляет себя королем го­сударства Чжень.

Разбив в 712 г. войска китайского императора Жуй-цзуна, Цзо-жун принимает титул Бохай-цзюнь-вана, т. е. удельного князя Бохая, по на­званию завоеванного им древнего китайского округа Бохай, давшего имя целому государству.

Первоначально это государство охватывало еще незначительную тер­риторию, протяжением около 1000 км на запад от моря, а страна не имела правильного административного деления.

В VIII-IX вв. Бохайское царство значительно расширилось, выросло как в культурном, так и в политическом отношении и превратилось в мо­гущественное по тому времени государство. На юге оно достигало сере­дины Кореи, на востоке - океана, включая нынешние районы Влади­востока и Ворошилова, на западе - Нингуты, на севере его граница до­ходила до Амура.

Сельское население Бохая возделывало гаолян, бобы, хлебные злаки, разводило скот, занималось различными промыслами. Существовали го­рода, являвшиеся центрами административного управления и культурной жизни. Бохайцы имели 5 столиц, 15 областных и 60 окружных городов.

Один из крупных областных центров Бохайского царства, главный го­род области, Шуайбинь, находился на месте нынешнего города Ворошилова.

Город Шуайбинь был обнесен зем­ляным валом с бастионами и рвами.

Внутри находились здания со сте­нами, сложенными из хороше обожженных кирпичей красного и темносерого цветов, крыши зданий нередко покрывались черепицей и были богато украшены узорными керамическими плитками с расти­тельным рисунком, в том числе стилизованными цветами лотоса.

На коньках крыш помещались скульптурные головы драконов.

Бохайское государство имело прочный административный аппа­рат. Во главе государства стоял правитель с титулом князя. Ему подчинялись два министра, пра­вый и левый, каждый министр воз­главлял по три департамента. Сог­ласно китайскому обычаю, чинов­ники являлись ко двору со зна­ками достоинства в виде серебря­ных или золотых рыбок. Военное управление осуществлял совет вое­начальников. Надежной опорой внешнеполитического влияния и независимости Бохая были армия и флот. Китайский двор стремился дер- жать правителей Бохая под своим влиянием. Но на самом деле вассальная зависимость Бохая от кишилова-Уссурийского. VIII-XI вв. н. э. тайского императора не простира­лась далее формальной инвеституры его правителей. Правители Бохая утверждались императором Китая в своем титуле и получали от него впоследствии почетное посмертное имя.

Лестные для варваров китайские титулы поднимали престиж прави­теля Бохая среди подданных и усиливали его влияние на соседей.

Однако и эта формальная зависимость от китайского двора продол­жалась недолго. Уже сын основателя Бохайского государства Цзо-жун разбил китайские войска и объединил под своей властью ряд соседних племен. Китайский император Жуй-цзун вынужден был отправить в 713 г. в Бохай послов и признать за Цзо-жуном титул владетельного князя, властителя «великого поморского государства» - Бохая.

С Бохаем было связано не только возникновение собственного го­сударства дальневосточных племен, но и расцвет цивилизации. Бохай слыл у китайцев страной просвещения и ученых.

Бохайское царство было уничтожено киданями, кочевыми первоначально племенами, возвысившимися в первой половине IX в.

Между 922 и 924 гг. вождь киданей Амбагянь, основатель династии Ляо, разбил бохайскую армию и захватил западную часть страны, тогда как на северо-востоке Маньчжурии, на юге Уссурийского края, сохраня­лись независимые владения бохайцев.

К XI в. государство Ляо было, однако, сильно расшатано внутренними беспорядками. На смену ему появляется новое государственное образо­вание, созданное чжурчженями. Чжурчжени, народ тунгусо-маньчжур­ского происхождения, входивший в состав мохэских племен, издавна обитали в северной Маньчжурии и соседних с ней районах Дальнего Вос­тока. Они занимались земледелием, разводили домашний скот; немало­важное место в их жизни принадлежало охоте. Они умело выслеживали зверей, добывали изюбров, приманивая их с помощью трубы из бересты, любили облавы. Жили чжурчжени уже не в первобытных землянках, а в надземных жилищах, отапливаемых иечью, горячий воздух из кото­рой проходил под широкими нарами-канами.

На теплых канах чжурчжени спали и проводили домашний досуг. Остатки таких жилищ, с канами, выложенными плитняком, встречаются во многих местах по Амуру и в Приморье. Согласно китайским источни­кам, у чжурчженей имелись рабы. Внутри родов существовали резкие различия. Выделилась знать. При похоронах знатных людей сжигали живыми рабов, любимых слуг и служанок.

Князья чжурчженей постоянными завоеваниями расширяли террито- торию страны и увеличивали свое могущество. В 1113 г. во главе чжур­чженей встал Агуда, основатель новой, цзиньской династии. Он бросил прямой вызов киданям, в зависимости от которых находились чжурчжени. В битве на р. Лалин он разбил киданей и поднял восстание, которое в ко­нечном счете закончилось разгромом киданьского государства. В 1122 г. государство Ляо пало; остатки киданей ушли на запад, к Байкалу и да­лее, в Среднюю Азию, в Семиречье, где возникло новое каракитайскоіг государство.

После смерти Агуды в 1123 г. его наследникам досталось огромное про­странство, куда входили значительная часть Северного Китая, Мань­чжурии и Монголии.

В цзиньское время наше Приморье было густо заселенной страной.

Поблизости от бохайского города Шуайбина, взятого и разрушенного цзиньскими войсками, был построен город Фурдупчэн. Здесь сохранились монументальные надгробные сооружения в честь цзиньских князей, в том числе уцелели гранитные черепахи, на спинах которых были укреплены плиты с надписями и фигурами драконов. Многочисленные развалины древних укреплений, дорог, рудников этого времени встречаются в При­морье повсеместно.

Одним из самых выдающихся памятников средневековой истории Даль­него Востока является Краснояровское городище около г. Ворошилова. Начало этому городищу положили, видимо, бохайцы, а затем там жили чжурчжени.

Уже первые исследователи Уссурийского края не раз в удивлении останавливались перед древними оборонительными сооружениями высо­кой Краснояровской сопки на левом берегу р. Суйфуна против г. Вороши­лова.

На протяжении почти восьми километров тянется здесь в соответствии с рельефом сопки оборонительный пояс древней крепости. Валы его и сейчас еще достигают 3-4, а то и пяти метров в высоту. Но всего тщатель­нее укреплена юго-восточная часть городища. За высоким валом в ней помещалась, очевидно, центральная часть городища, то место, где стояли дворцовые здания и храмы бохайцев, или скорее всего чжурчженей, обнесенные дополнительной высокой оградой. На месте этих построек сразу же под верхним почвенным слоем сплошь залегала черепица. Это были остатки крыш древних зданий, лежавшие в удивительном порядке. Среди массы черепиц уцелели местами и фрагменты изображений чудо­вищных фантастических су­ществ, украшавших угловые концы крыши зданий. Под слоем черепицы выступали большие глыбы тесаного кам­ня, опоры для деревянных столбов, на которых держа­лась кровля.

Это был, следовательно, такой же «запретный город», город дворцов и храмов, какой имелся, например, в танской столице Чаньане, в столице бохайского царства около Нингуты на месте ны­нешнего г. Дунцзинчэна, или в позднейшем Пекине. Его архитектура тоже имела в основе резко выраженный отпечаток высокой китайской культуры. Да вряд ли могло быть иначе в то время, когда Приморский край. Сучан. XI в. н. э. блестящий Китай танской эпохи был образцом и учи­телем для всех соседних стран дальневосточного мира. У китайцев учились, по китайским образцам строили дворцы и храмы не толь­ко в Бохае, но и в Корее и в Японии. Но тем интереснее, что в об­щей планировке «запретного города» на Краснояровской сопке имелась одна наиболее существенная и в высшей степени характерная черта, от­личающая этот город от городов Бохая, а также от китайских городских центров ганского времени в Китае. В бохайской столице у Нингуты и в тан­ской столице Чаньане весь город был размещен на ровной плоскости и имел в плане вид правильного прямоугольника. Прямые улицы пересе­кали его с юга на север и с востока на запад и делили в шахматном порядке на квадратные блоки-кварталы. На Краснояровской же сопке план го­родища подчинялся естественным формам рельефа возвышенности. Кроме того, все здания «запретного города» размещались не на плоскости, а на специально срезанных для этой цели уступах возвышенности, распо­ложенных ступенями, в виде террас. И здесь, следовательно, в пла­нировке древнего города, отразились свои, самобытные традиции племен Дальнего Востока, черты их самобытного культурного творче­ства.

Древний город на Краснояровской сопке стал, однако, жертвой вра­жеского нападения. Удар был так стремителен, что защитники его не успели даже использовать запасы каменных ядер, которые так и лежат до сих пор целыми грудами на его стенах.

Из китайских летописей известно, что цзиньское государство стало жертвой монгольских завоевателей. Монголы Чингис-хана взяли штур­мом цзиньские города, уничтожили их население и опустошили всю страну с такой жестокостью, что она с тех пор более уже никогда не могла оправиться.

Та грозная сила, которая с необыкновенной быстротой сокрушила могущественную империю чжурчженей, а затем устремилась на завоева­ние других стран, поднялась рядом с Амуром, в степях по Онону и Керулену.

К наиболее раннему моменту монгольской истории на нашей террито­рии могут быть отнесены некоторые погребения в долине Селенги у дер. Зарубино. Они дают представление о жизни бедных кочевников-скотово- дов и охотников, вооруженных луком и стрелами с железными наконеч­никами. Замечательна находка в этих могилах такого характерного му­зыкального инструмента степняков, как монгольский варган хур. Жен­щин провожали на «тот свет» с ножницами для стрижки овец. В аналогич­ных могилах на Лене, в устье Манзурки, при женщинах оказалась кругло­донная глиняная посуда древних монголов, о которой говорят письмен­ные источники XIII в. На ленских скалах уцелели резные изображения повозок, украшенных кистями, коврами и флагами. На рисунках эти по­возки везут быки. Точно так же описываются в «Сокровенном сказании» повозки древних монголов XII-XIII вв.

Время расцвета монгольской империи отражено в Сибири такими архео­логическими находками, как известный «Нюкский клад» вблизи Кабанска на Селенге, где была найдена серебряная пайдза, богатые погребения на Часовенной горе у Красноярска и ряд погребений в Тунке, где найдены остатки луков сложного типа, серебряные кубки, остатки роскошных ко­жаных одежд, шитых золотом, украшения из золота и жемчуга, изделия, крытые китайским лаком, и бронзовые зеркала с узором из виноградных гроздьев и голубей. Все это - могилы монгольских нойонов, а вместе с тем прямые следы грабительских походов на культурные земледельче­ские народы того времени монгольских армий.

Как показал Л. П. Потапов, варварское господство завоевателей монголов отразилось и в археологических памятниках, относящихся ко времени монгольского господства на Алтае, но в совершенно другом плане. Алтайские памятники XIII-XIV вв. настолько бедны, что дают право сделать вывод о крайнем обнищании оставившего их населения, которое беспощадно эксплуатировали монгольские феодалы.

То самое наблюдается, повидимому, и на Селенге, в ее среднем те­чении и низовьях. Вопиющая бедность находок в могилах массового типа, которые могут быть отнесены ко времени монгольской империи, настолько очевидна, что позднейшие грабители даже и не пытались их разрывать. И это в Забайкалье, где, независимо от размеров, нет ни одной сколько- нибудь выделяющейся на поверхности почвы могилы более раннего вре­мени, которая не была бы затронута хищниками-гробокопателями.

События, связанные с возникновеннем монгольской империи, имели и другие не менее важные и глубокие последствия. В результате возвыше­ния монголов, завоевательной и организационно-политической деятель­ности их императоров, происходят новые важные перемены во взаимоот­ношениях различных племен и народов Сибири.

Монголия отныне становится почти сплошь монгольской. Тюрки, за немногими исключениями, окончательно концентрируются с тех пор к западу от Саянских гор. Лесостепи Прибайкалья и до времен Чингиса в значительной части заселенные монголоязычными племенами: баргу- бурятами, хори, булагатами и ихиритами, смешавшимися с остатками древнего тюркского населения, становятся в XII-XVI вв. родиной бу­рятского народа.

В остальном же этнографическая карта Сибири со времен Чингис­хана и до прихода русских в основном устойчиво сохраняет тот свой об­щий характер, который определился к концу I тысячелетия н. з.

В Кто жил в Сибири до нашей эры

История Сибири в представлении большинства начинается с истории «русской Сибири», то есть со времени походов казаков и Ермака, но в Сибири и до нашей эры жили люди. Ученые даже считают Сибирь одним из главных центров антропогенеза.

Древний мир

Когда разговор заходит об истории Древнего мира, то обычно вспоминают древние государства Ближнего Востока. Понятно, что такое видение весьма ограничено, поскольку на территории той же Сибири люди жили задолго до времени строительства египетских пирамид. Возраст раннепалеолитической стоянки Карама на Алтае оценивается археологами в 600-800 тысяч лет.

Советский академик Алексей Петрович Окладников считал Сибирь одним из первых центров антропогенеза. Находки последних десятилетий полностью подтверждают мнение академика. В 1993 году новосибирскими археологами на плато Укок (Горный Алтай) было найдено захоронение женщины, датируемое V-III веками до нашей эры. В прессе сенсационную находку назвали "Принцессой Укока". В погребальной камере были найдены шесть коней под седлами и со сбруей, колода из лиственницы с бронзовыми гвоздями. Мумия молодой девушки (на момент смерти ей было около 25 лет) хорошо сохранилась. Она была в парике и одета в шелковую рубашку, шерстяную юбку, войлочные носки и шубу.

В Денисовой пещере на Алтае также были найдены останки так называемого "денисовского человека". Исследователи провели анализ ДНК и выяснили, что остатки кости датируются периодом 40 тысяч лет назад. Проведенные исследования показали, что "денисовский человек" оказался вымершим типом человека, чей геном значительно отличается от нашего. Эволюционное расхождение такого человека и неандертальца произошло около 640 тыс. лет назад. Позже эти люди вымерли или частично смешались с Homo sapiens.

Культуры

Эпоха бронзового века связана в Сибири в первую очередь с Афанасьевской культурой. Многочисленные следы деятельности её представителей были сначала найдены в Саянах и на Алтае. В III тысячелетии до нашей эры носители Афанасьевской культуры занимались на территории своего обитания земледелием и скотоводчеством. Позже следы этой культуры были найдены не только в Сибири, но и на территории современного Восточного Казахстана, Западной Монголии и Северного Китая.

Этнически "афанасьевцы" не были монголоидами. Историки полагают, что Афанасьевская культура была создана мигрантами из Восточной Европы, в частности, носителями древнеямной культуры, которые ассимилировали местное население

На смену Афанасьевской археологической культуре приходит Андроновская культура XVII—IX веков до н. э. "Андроновцы" на юге занимали территорию до современных Киргизии, Туркмении и Таджикистана, на востоке - Южный Урал, Западную Сибирь.

Хунну

Несколько веков до нашей эры на территории нынешней Монголии и Южной Сибири существовала мощная держава Хунну. В китайской историографии хунну появляются не ранее V века до н. эры. Набеги хуннских воинов на оседлое население Северного Китая побудили китайцев начать строительство отдельных укреплений, которые впоследствии были объединены в Великую китайскую стену.

Около 51 г до н. э. держава Хунну раскололась на две части: восточные хунну признали верховенство китайского императора, а западные хунну были вытеснены в Среднюю Азию.

Хуннская держава рухнула, и ее разрозненные части разбрелись по Азии и Европе. Часть самых отчаянных или, по словам Гумилева - пассионарии, двинулись на Запад, где прошли через Казахстан в 50-х годах II века нашей эры и вышли к берегам Волги.

Котел народов

Сибирь до нашей эры представляла из себя настоящий "котел народов". Здесь проживали юэчжи, динлины, предположительно скифы. Для этой эпохи характерны волны миграции, переход от оседлости к кочевому образу жизни. Большинство генетиков уже согласилось с тем, что те же индейцы, коренные жители Америки, произошли от сибиряков, которые от 18 до 26 веков назад перешли по перешейку из Чукотки на Аляску. Генетический анализ останков скелета девочки-подростка, возраст которого 12-13 тысяч лет, который был найден на полуострове Юкатан в 2014 году, подтвердил догадки ученых на этот счет. О результатах исследований писал журнал Science.