Интервью с константином хабенским. Константин хабенский рассказал об ошибке, совершенной в борьбе с болезнью жены Костя, несколько лет назад ты рассказывал мне про свой аскетизм, что ты приходишь домой, а в холодильнике у тебя только колбаса
21.06.2016 09:00
В начале июня Константин Хабенский , чтобы поблагодарить клиентов за участие в программе «Малый бизнес с большим сердцем». Елена Ищеева и Юлия Решетова воспользовались этой возможностью, чтобы поговорить с актером о том, куда движутся страна, банки и благотворительность.
Елена Ищеева: В нашей стране банкиров недолюбливают, говорят про них «жирные коты». Как вы относитесь к людям финансового сектора?
Константин Хабенский: В первую очередь как нормальный человек и как многие из нас - с завистью. А уже дальше, при личном знакомстве, они мне либо становятся интересны - своими действиями и образом мыслей, либо совсем не интересны. Все зависит от того, насколько у человека широкий кругозор и есть ли понимание того, что не все упирается в денежные знаки. Многое, но не все. Вот есть математика, а есть высшая математика. Есть люди, которые умеют считать, складывать цифры, а есть люди, которые умеют с цифрами фантазировать. Согласитесь, это разные подходы. Те, которые умеют с цифрами фантазировать, - вот они мне очень интересны.
Е. И.: В нашей стране каждый человек хотя бы раз терял в банке деньги. Я помню свои первые $11 000, сгоревшие в «СБС Агро», который находился через дверь (!) от ЦБ. Вы боитесь за свои сбережения?
К. Х.: Конечно, я боюсь потерять деньги, тем более их не так много, как пишут средства массовой информации. Но они, как я надеюсь, честно заработанные. По крайней мере, с моей точки зрения, это так - я всегда стараюсь выполнять работу на совесть. Но как их сберечь… Это непростой вопрос. Тут, конечно, надо и самому думать, и обращаться к людям, которые находятся в этом самом финансовом секторе, держат руку на пульсе. Но я скажу, что даже они не дают одинаковых советов. Кто-то говорит «бери лопату», а кто-то - «не балуйся».
Е. И.: Вы доверяете свои деньги банку с госучастием или коммерческому?
К. Х.: Знаете, я совсем не бизнесмен, и даже не могу вам сказать, есть ли госучастие в том банке, где я храню свои деньги.
Юлия Решетова: Cтрана все никак не выберется из затяжного кризиса. Деньги фонду стало тяжелее собирать?
К. Х.: На этот вопрос Алена лучше ответит.
Алена Мешкова (директор Благотворительного Фонда Константина Хабенского): Я не могу сказать, тяжелее или легче. Мы продолжаем развиваться и расти, потому что весь сектор благотворительности продолжает это делать. Но что я точно заметила - в тяжелые времена люди помогают больше. Еще у нас изменился формат пожертвований. Благотворители переходят от разовых эмоциональных перечислений денег к регулярным. Это то, что принято во всем мире, то, что позволяет фондам планировать свою работу. Безусловно, крупное пожертвование - это хорошо, но человек или компания, которые его сделали, могут появиться в жизни фонда и потом исчезнуть. Наш подход к повседневной благотворительности, частью которой является и программа ВТБ 24 «Малый бизнес с большим сердцем», - это встраивание благотворительной составляющей в актуальные продукты. Люди же не приходят в банк, чтобы сделать пожертвование, они приходят, чтобы решать повседневные задачи. И если кредитная организация предоставит простой и понятный способ оказать помощь, причем в размерах, которые не являются для многих людей критичными, то они с удовольствием этой опцией воспользуются. Важно, что человек получает от банка обратную связь: сколько средств было пожертвовано и на что пошли эти деньги.
Ю. Р.: То есть не вы, а банк дает обратную связь?
А. М.: Мы присылаем информацию в банк, а он уже общается со своим клиентом. Пока можно строить очень разные форматы взаимодействия с кредитными организациями, это направление не зарегламентировано, можно придумывать какие-то интересные вещи, модели win-win, которые позволяют обеим сторонам получать пользу от сотрудничества.
Ю. Р.: Каким детям помогает фонд?
К. Х.: Абсолютно разным. У нас есть ребята из интернатов, есть из стран СНГ. Когда мы только делали первые шаги, то старались помочь тем, у кого нет совсем никаких возможностей - ни денег, ни квот. Но потом мы выросли, разработали бизнес-план, который необходим в работе любого благотворительного фонда, и стали стараться помочь большему количеству детей независимо от их социального статуса. Ведь беда не выбирает. Она внезапно наваливается на семьи с каким угодно достатком, одинаково бьет по всем.
Е. И.: Я не раз замечала, что когда идет крупный сбор денег заболевшему ребенку, то лечиться его отправляют за границу: в Израиль или Германию. У нас все так плохо с медициной?
К. Х.: 95% детей, которым помогает фонд, лечатся в России. Вы, видимо, имеете в виду какие-то уникальные случаи, когда помочь могут только определенные специалисты. У нас есть подопечный - молодой парень Олег, которого мы ведем с 2008 года. Он перенес четыре нейрооперации, его случай - второй в мировой практике. И у врачей просто нет опыта лечения такого заболевания, понимания, как с ним бороться. Пятую операцию ему сделали наши врачи в госпитале Бурденко. Буквально вытащили его. В этом году Олег окончил школу, недавно у него был последний звонок. Жалко, что не всем могут помочь в России, но мы работаем над этим - отправляем молодых врачей в лучшие клиники, обучаем и возвращаем на родину.
Ю. Р.: Когда человек приходит в благотворительность, он ежедневно сталкивается с болью и страданием людей. Это очень тяжело психологически. Как вы справляетесь с таким грузом?
К. Х.: У меня есть щит - это моя профессия. Я не могу выйти в плохом настроении на сцену, я не имею права прийти расстроенным или с какими-то своими проблемами к родителям, к ребенку, которому помогаю. Поэтому я щитом позитивности прикрываюсь. И еще я стараюсь за время общения вытащить из девочки или мальчика как можно больше положительных эмоций, заметить какие-то подробности в его одежде, характере. Это очень важно.
А если говорить о других людях, то кто-то из них встраивается в волонтерскую работу сразу, кто-то постепенно, а у кого-то это совсем не получается, и он уходит. Может быть, я сейчас грубо скажу, но это правда: задача фонда - не вытирать сопли, а помогать. Для того, чтобы помочь человеку, им нужно управлять, говорить ему, что делать. Наши задачи: а) найти деньги на лечение; б) объяснить людям, попавшим в тяжелую ситуацию, что сейчас нужно сделать два шага вперед, потом повернуть налево, затем направо, идти дальше и так далее. Мы должны отстроить маршрут их движения. Если по пути следования у пациента возникают психологические проблемы, то все сотрудники фонда и волонтеры стараются его поддержать. Например, мы знакомим ребенка и его семью с человеком, который такой же путь уже прошел. Это вселяет в них надежду и уберегает от многих ошибок. Я еще раз хочу сказать, что прекрасно понимаю людей, которые по любым причинам сначала оказались в больнице, но потом убежали оттуда сломя голову. Как и от самой благотворительности. Потому что это действительно тяжело и не всем под силу.
Е. И.: Вы можете заплакать при виде больного ребенка? Я, например, не могу сдержаться и часто пускаю слезу, попадая в больницы…
К. Х.: Я не имею на это права. Я не могу плакать там, где вы рыдаете. Поэтому я уверен, что не всем людям стоит приходить в больницы. Помогать можно по-разному. Нам, например, удалось «срастить» детей-ровесников для того, чтобы они поддерживали друг друга. Я сейчас говорю о другом проекте - сети театральных студий в провинциальных городах, где я и мои коллеги занимаемся с детьми актерским мастерством, пластикой, художественным словом и так далее. Мы делаем это не для того, чтобы превратить их в актеров, а чтобы научить общаться друг с другом и с нами. Чтобы наладить мостик.
С самого начала мы мечтали поставить с воспитанниками студий большой спектакль, и не так давно все получилось. На сегодняшний день мы выпустили «Поколение Маугли» по Киплингу в Казани, Уфе, Питере, Новосибирске и вот сейчас готовим в Челябинске. Привозили постановку в Москву, в Кремль. В ней прекрасные декорации, свет, очень хорошую музыку Леша Кортнев написал. На площадке работают сто детей и пять профессиональных актеров. Так вот этот спектакль - больше чем спектакль. Потому что все собранные от продажи билетов средства идут на помощь конкретным детям, которых юные актеры видят на большом экране в финале спектакля. И в ролике, который я ставлю им перед генеральным прогоном, - том, который был снят для фонда «Подари жизнь» с Хаматовой и Шевчуком. И дети по колено в слезах сидят, а дальше выходят на сцену и работают с еще большим усердием. А как наши артисты были потрясены, когда увидели в зале Мишу и Соню - детей, на чье лечение они полгода назад собирали деньги! Так что спектакль - это своего рода терапия от равнодушия, это втягивание молодого поколения через действие, через творчество в благотворительность.
Ю. Р.: Практически все фонды занимаются детьми и лишь единицы - взрослыми. А ведь им порой тоже очень сильно нужна помощь.
К. Х.: Фонд уже сейчас поднимает возрастной порог пациентов. На сегодняшний момент это 18 лет, но мы уже с экспертами говорим и о 25 годах. Это максимум, что мы пока можем сделать. Охватить все мы, к сожалению, не в состоянии - просто захлебнемся. Если при нашей жизни мы решим проблему, которую сейчас для себя определили, - то пойдем дальше.
Е. И.: Костя, у вас нет ощущения, что последние потрясения пошли России на пользу? Люди стали трезветь, как-то шевелиться, Россия потихоньку наращивает мускулы. Вы замечаете нечто подобное?
К. Х.: Я скажу так: конечно, ситуация стресса приводит к некому отрезвлению и пониманию своих сил. Но, с другой стороны, ситуацию отрезвления от ситуации озверения разделяет каких-то полшага. То, что просыпается национальное самосознание, - это хорошо, но государству сейчас важно не только поддерживать людей морально, но и финансово. Для того, чтобы эти люди могли сказать: да, я могу что-то сделать в своей стране, да, в моей стране меня слышат. Главное - чтобы душевный подъем не захлебнулся в финансовых проблемах, когда люди думают только о том, как прокормить себя и семью.
Е. И.: Расскажите, где вы на данный момент снимаетесь?
К. Х.: Сейчас продолжаются съемки фильма «Время первых» режиссера Дмитрия Киселева. В качестве продюсеров выступают Евгений Миронов и Тимур Бекмамбетов. Это история о человеке, который первым вышел в космическое пространство. Об Алексее Леонове.
Ю. Р.: Кого вы играете?
К. Х.: Фамилия моего героя Беляев. Это капитан космического корабля, который корректировал выход Алексея Архиповича в открытый космос.
Ю. Р.: Кто играет Леонова?
К. Х.: Евгений Витальевич Миронов. Съемки еще не закончились, они длятся почти год, мы достаточно скрупулезно работаем, придумываем историю, чтобы она была не просто очередным байопиком, а действительно трогала, брала за душу.
Е. И.: Вы были в Звездном городке?
К. Х.: Нет, не был. Он переехал к нам на площадку. Я вас уверяю - там построили настоящий Звездный городок.
Е. И.: А как можно снимать кино про космос, не побывав в Звездном городке?
К. Х.: Все по-разному подходят к созданию роли. Можно сидеть под памятником Гагарину годами и потом совершенно бездарно его сыграть.
Ю. Р.: А ждать нам третьего сезона сериала «Небесный суд»?
К. Х.: Я очень бы хотел, чтобы он был. Но все в руках продюсеров и сценаристов. Пока только у них можно спросить, будет ли третий сезон.
Е. И.: И напоследок короткий блиц. Что вас может разозлить прямо до дрожи в руках?
К. Х.: Самонадеянная глупость.
Е. И.: Ваш любимый музей?
К. Х.: Ух ты… Давайте я оттолкнусь от того, что видел совсем недавно. Это «Ельцин Центр» в Екатеринбурге. Меня поразили атмосфера и решение пространства, это захватило.
Ю. Р.: Любимое направление в музыке.
К. Х.: Нет у меня такого. Все зависит от настроения. Мне иногда даже кажется, что я хочу послушать определенную музыку, включаю ее и понимаю, что ошибся, - она мне сейчас не нужна.
Е. И.: У вас есть кумир?
К. Х.: Кумира у меня нет. У меня есть люди, на которых я хотел бы равняться, у которых хотел бы, в хорошем смысле слова, воровать те вещи, которые воспитают меня как человека. Я не буду называть сейчас этих людей, но их, поверьте, достаточное количество.
Е. И.: Что вам поднимает настроение?
К. Х.: Вообще у людей, которые меня не знают, может сложиться впечатление, что я все время в депрессии. У меня нет вещей, которые вдруг неожиданно подняли бы мне настроение. Или, скажем так, нет проверенных вещей, как то цвет или музыка… Если у меня плохое настроение - оно будет плохим. Но я буду стараться его исправить и даже в таком состоянии делать свою работу на все сто процентов.
Куртка Alexander Terekhov
майка Henderson
Сергей: Я вчера выступал с лекцией, и мне задали вопрос, кого я считаю героем нашего времени. Я сказал, что этот человек будет авторитетным для всех — и для левых, и для правых, и для либералов, и для консерваторов. И мне на ум пришло три имени: Елизавета Глинка, Борис Гребенщиков и Константин Хабенский. Кто для тебя герой нашего времени?
Константин: Не знаю. Человек, который мне интересен, наверное. Так в моей профессии проще рассуждать. Я стараюсь подбирать такие характеры, которые на протяжении всего фильма или сериала оставались бы интересными. И я даже не говорю о главных ролях. Мне важно героя прощупать, соприкоснуться с ним, опуститься на какой-то уровень или возвыситься. Бывало и так, что при личной встрече с людьми, которых многие считают героями, я сильно разочаровывался.
Сергей: Например?
Константин: Они еще живы, я не буду о них говорить. Бог им судья. Но они с самого детства были для меня героями.
Сергей: Практически каждая твоя роль — будь-то Служкин из «Географа» или журналист Гурьев из «В движении» — это срез определенной части общества, манифест, если угодно. Насколько много тебя в этом манифесте?
Константин: Много. Мне не интересно просто говорить выученный текст, который кто-то придумал. С Сашей Велединским (режиссер фильма «Географ глобус пропил». — Esquire) мы, не сговариваясь, придумали некоторые послания, поклоны другим фильмам, советским, которые в нас засели с детства. «Полетам во сне и наяву», например. Это были наши кинематографические месседжи. Мы этого не стеснялись, мы прямо об этом говорили.
Рубашка и майка Henderson
брюки Brunello Cucinelli
носки Falke
слиперы Fratelli Rossetti
Сергей: Должно ли кино чему-то учить нас?
Константин: Ничему оно не должно учить. Ни театр, ни кино. Периодически выходят поучительные фильмы. Но для меня режиссеры, снимающие их, тут же заканчиваются. Когда начинаешь учить, уходишь из профессии — становишься «учителем». Можно только делиться опытом, ощущениями. Как только начинают вещать с экрана или со сцены, что хорошо, а что плохо, — я сразу вижу конец профессиональной деятельности.
Сергей: Разве к тебе не приходят за советом люди, которые хотели бы стать твоими учениками в профессии
Константин: Я избегаю подобных вопросов. Я потратил семь лет жизни на создание студии творческого развития «Оперение», туда приходят дети, которые не обязательно будут актерами. Но они занимаются актерскими дисциплинами, чтобы стать открытыми, свободными, и единственное, что я смог показать им всем, — как это тяжело, как непросто. Возможно, благодаря нашему движению какие-то ребята, которые грезили актерством и творчеством, пошли в более земные, скажем так, профессии.
Сергей: Выходит, ты многих спас?
Константин: Я надеюсь. Те же, кто утвердился, что это им подходит, со школьной скамьи понимают, на что им придется идти. Многие из них, кстати, уже заявляют о себе в профессии.
Сергей: Интересно. А как ты выходишь из роли? Сколько времени после спектакля у тебя проходит, прежде чем ты скажешь себе: «Все, я дома»?
Константин: Я не думаю, что такой момент вообще наступает. Мы с тобой сидим, разговариваем, а вчера у меня был тяжелый спектакль, и я понимаю, что все еще продолжаю о нем думать. И уже жду следующего. Выйти из роли на сто процентов не получается, только внешне, когда переодеваешься и выходишь из театра.
Сергей: Твоя профессия подразумевает рефлексию. В отличие от тебя я живу в социальных сетях, много гадостей читаю, на многое реагирую, что-то меня задевает, от чего-то я раздражаюсь, что-то иногда меня просто убивает. На что в жизни реагируешь ты, чем живешь, чем увлекаешься?
Константин: Меня нет ни в одной соцсети. Я увлекаюсь театром. Мне это нравится. Остальное — лишь мелкие увлечения моей личной жизни, в которую я пускаю только избранных. Если говорить о рефлексии, я вообще не склонен рефлексировать. Даже на свою лысину я мало внимания обращаю. Мне кажется, что с этим надо что-то делать, но пока я случайно не замечаю свой затылок во втором зеркале, я о нем не задумываюсь.
Сергей: Преодолев рубеж в сорок лет, стал ли ты думать, что прожит значительный отрезок жизни?
Константин: Ты не поверишь, это не кокетство: сейчас, пока мы готовились к съемке, я понял вдруг, что мне за сорок. Меня гримировали, и я пытался судорожно вспомнить, сколько же мне лет. Потом я просто подсчитал.
Сергей: Почему ты об этом подумал?
Константин: Потому что год назад мы с гримером Женей уже пересекались на других съемках. Она мне напомнила, что тогда я пришел после дня рождения, и я стал судорожно вспоминать, сколько же мне лет и что я на съемку пришел, видимо, помятым. И только тогда я осознал, что уже в прошлом году мне было за 40. Я знаю, что я кое-что сделал. Может быть, не связанное с театром и кино. Но итогов я не подвожу.
Сергей: А ты когда-нибудь рассуждал на подобную тему: «Я хотел бы, чтобы через тридцать лет мои дети…» Каким актер Хабенский и человек Хабенский хотел бы остаться в истории?
Константин: Для своих детей?
Сергей: Да.
Константин: Знаешь, ведь многое в своей жизни я делаю не только для себя, но и для детей. Я хотел бы, чтобы через двадцать-тридцать лет моим детям было за меня не стыдно. Чтобы они могли сказать: «Мой папа принимал во многом участие, старался что-то сделать».
Сергей: Ты религиозный человек?
Константин: Думаю, да.
Сергей: Ты ходишь в церковь?
Константин: Не так часто, как меня там хотели бы видеть священнослужители, к которым я испытываю уважение и любовь. Я крайне редко хожу на службы. У меня появился интерес к церкви в сознательном возрасте. Я иногда советуюсь с людьми, которые носят рясы и служат в церкви. Я спрашиваю их: «Исповедь — это ведь не только каяться в грехах? Рассказывать о том, что меня действительно волнует и что мне удалось, например, — это ведь тоже момент исповеди? Это не хвастовство, не желание пожаловаться. Я хочу сказать, что плохого я сделал и что я сделал хорошего. Это вы тоже выслушайте».
Сергей: Тогда это уже диалог: «Вот, кстати, хотел тебе сказать…»
Константин: Ну, я считаю, что хороший священнослужитель, если уж он взял на себя эту ношу, всегда будет находиться в диалоге с прихожанами. Тут можно вернуться к нашему разговору о том, кто кого учит. Диалог необходим, чтобы не превратиться в холодный фасад, когда к тебе люди подойдут.
Куртка Alexander Terekhov
майка Henderson
Сергей: Неужели ты сам никогда не обращался в холодный фасад? По‑простому это называют звездной болезнью.
Константин: Да, звездная болезнь бывает. Узнаваемость — штука сложная, к ней тоже нужно привыкать. Это непросто, когда на тебя начинают обращать внимание, из кустов откуда-нибудь фотографировать. У тебя вдруг начинает меняться походка, потому что тебя узнают, ты хочешь казаться лучше, прямее. Сложно, когда в реальной жизни, а не на сцене и не в кадре на тебя постоянно обращено внимание.
Сергей: А что вы хотите, вы становитесь звездами, у вас никакой личной жизни нет, всё, вы публичные люди.
Костюм Louis Vuitton
водолазка Henderson
кеды Rendez-Vous by Dino Bigioni
часы IWC Portofino Hand-Wound Eight Days
Сергей: Раз уж речь зашла о фотографиях на телефон, давай поговорим о твоей роли в фильме «Селфи». Ты когда-нибудь встречал своих двойников, как главный герой Богданов?
Константин: Двойники есть: кто-то постоянно общается с людьми в интернете от моего имени. Наверное, им не хватает своей жизни, поэтому они становятся двойниками. Но есть и другая неприятная история: иногда они делают это в корыстных целях, якобы собирают средства на благотворительность. Мы боремся с ними всеми возможными способами. После прочтения сценария мне захотелось представить отношения главного героя и его двойника, полностью похожих внешне, но внутренне совершенно разных. Более того, мне хотелось понять одну особенность нашего менталитета в контексте фильма: почему мы сопереживаем тому, кто в самом начале предстает отрицательным героем.
Сергей: Мы сейчас готовим материал о мужчинах прошлого века, и в каждом десятилетии выбираем одного, которого, на наш взгляд, можно считать представителем поколения. Это может быть и киноактер, и спортсмен. В редакции был спор о 1980-х: выбирали между Абдуловым и Янковским. Кто-то сказал, что Хабенский — абсолютный человек из 1980-х. У тебя типаж восьмидесятника: интеллигентность, взгляд. Тебе было бы комфортно в том времени?
Константин: Конечно, я хотел бы подольше побыть в том времени, но мне и сейчас грех жаловаться. Я не думаю, что Олег Янковский или Александр Абдулов могли бы сказать: «Мне комфортно в своем времени». Всегда есть ощущение некоторого дискомфорта. Просто профессии они посвятили всю свою жизнь. А я пока — только часть.
Сергей: Ты смог бы жить в Советском Союзе?
Константин: У меня остались, скорее, детские воспоминания. Было многое, чего я не знал, и если бы узнал тогда, не поверил бы. Когда люди уезжали из страны, мой отец не верил, что эмигрируют по политическим мотивам, из-за того, что жить некомфортно. Мы вообще часто не верим во многое, потому что не стремимся узнать факты. Так же и о войне, например.
Сергей: Ты недавно закончил съемки фильма о войне, о побеге из лагеря Собибор. Казалось бы, что можно сказать о войне и концлагерях, чего еще не было сказано?
Константин: В нашем кинематографе не рассматривался изнутри вопрос физической и духовной гибели людей в концлагере. Это не боевые действия, это совсем другой срез военного времени. Что происходило с людьми за колючей проволокой, через стенку от крематория? В одной части лагеря работают люди, в другой — сортируют вещи тех, кого уничтожают ежедневно.
Узнаваемость — штука сложная, к ней тоже нужно привыкать. Это непросто, когда на тебя начинают обращать внимание, из кустов откуда-нибудь фотографировать
Сергей: Как ты готовился к съемкам? Живых свидетелей практически не остается.
Константин: Остались их дети, им рассказывали родители, сбежавшие из лагеря. Я почитал воспоминания главного героя Печерского. Мне показалось, что они не совсем искренние. Такое может быть, когда человек пишет, как бы беседуя с вечностью. Но кое-что важное там было зафиксировано — время, даты, их нужно было знать. В остальном мне хотелось просто понять природу вещей, и я начал фантазировать, как спасались люди, которые оказались в рабочей зоне концлагеря, и как спасались люди, которые волею судьбы надели погоны немецкой армии. Последних я так и не смог оправдать. Что-то в нас есть на генетическом уровне, что не позволяет нам сделать это.
Сергей: А мне почему-то, наоборот, кажется, что мы их простили. Мы не забудем ту войну никогда, но у нас нет звериной ненависти к людям.
Константин: Да, предположим, что мы их простили (только предположим), хотя простить могли бы только люди, непосредственно столкнувшиеся с войной, лишениями и лагерями. Интересно, что, когда я подумал о главном персонаже, которого играет Кристофер Ламберт, вдруг в какой-то момент во мне щелкнуло: как же тебе не повезло
Сергей: Что он ощущал, на твой взгляд? Он распорядитель, бухгалтер, начальник отдела логистики концлагеря. Вот сегодня ему надо сжечь 600 человек, а завтра 850. У него план, ему отчитываться нужно. Он не выбирал эту должность.
Константин: Я думал об этом. Солдат дает присягу и обязан выполнять приказы, умирать, или же он снимает с себя погоны и уходит, дезертирует. Я размышлял, какими способами немецкие солдаты пытались избавиться от этого. Пьянство банальное? И я придумал вот что: кто-то, чтобы не сойти с ума, фотографирует людей. И мечтает организовать фотовыставку, как только закончится война. Так он справляется с ужасами концлагеря. Ясно, что кто-то ударялся в религию. В какой-то момент немцы просто перестали реагировать на то, что делали, — нужно было беречь физические силы.
Сергей: Как ты считаешь, исторический опыт защищает нас от повторения этих ужасов?
Константин: История никого ничему не учит. Когда я готовился к съемкам «Троцкого», читал его речи, а параллельно шли новости по телевизору. Я увидел события в Сирии, как громят города, и понял, что ничего не меняется. Спустя сто лет все повторяется при полном равнодушии обывателя.
Сергей: Примерно так же и революция происходила: Минаев с Хабенским сидели в кафе, разговаривали, кто-то в этот момент в ресторане ужинал, кто-то в театре играл, а кто-то брал Зимний.
Константин: Я читал записки помощника режиссера Московского художественного театра, датированные осенью 1917 года. Очень интересно было, как революция входит в жизнь на бытовом уровне. В какой-то момент он пишет: «Очень много шелухи от семечек стало оставаться в зрительном ряду». Это было как раз в момент переворота. Еще не понимали, что происходит революция, но обратили внимание на изменение социального уровня зрителей.
Сергей: Есть ли вещи, о которых ты по-настоящему сожалеешь? Из любой области.
Константин: Я объясню очень простую вещь. Меня когда-то умный человек научил ни о чем не жалеть, потому что, если ты понимаешь, что когда-то поступил неправильно, оставив за собой знак минус, тебе очень сложно идти вперед, это якорь. Если ты пересмотришь некоторые события и найдешь возможность поменять знак на плюс — случилось так, как и должно было, — дальше будет легче. Я не могу сказать, что живу с сожалением о чем бы то ни было. Знаешь, я прочитал в дневниках Сергея Прокофьева, как он ненавидел дороги, переезды. А в какой- то момент он признал: «Это тоже часть моей жизни». Почему я должен любить все, что до поезда и после поезда, а дорогу — ненавидеть и жалеть о потраченном на нее времени? Я подумал, что он прав, и попробовал полюбить моменты транспортировки тела. Все встало на свои места. Я ни о чем не жалею и люблю все, что делаю. ¦
Константин Хабенский изначально присоединился к проекту в качестве исполнителя главной роли — советского офицера Александра Печерского, попавшего в плен, а потом в концлагерь – и возглавившего там восстание. Но продюсеры поняли, что никто не сможет снять этот фильм лучше него – и смогли убедить в этом самого Константина. Поэтому артисту пришлось совмещать фактически две самые важные должности.Фильм основан на реальных событиях: восстании узников в фашистском лагере смерти «Собибор» (оно произошло осенью 1943 года). Это единственное за всю историю Второй мировой войны успешное восстание заключенных стало возможно благодаря организаторскому таланту и мужеству его руководителя – Александра Печерского. Именно он смог сплотить сотни обреченных на смерть узников из разных стран Европы и повести их за собой – к свободе!
На премьере фильма «Собибор» в кинотеатре «Москва»
Нам удалось накануне премьеры Константина Хабенского, который вообще-то не дает интервью, расспросить о фильме, о том, как ему удалось совмещать работу актера и режиссера. И, конечно же, о его отношении к Великой отечественной войне, одним из ярких эпизодов которой стало поднятое Александром Печерским восстание в лагере смерти «Собибор». И о Дне Победы – что он сам думает об этом празднике?
«Чем тяжелее – тем интереснее»
Константин, каково вам было находиться в двух ипостасях: быть и актером, который играет главную роль – и режиссером, который это снимает? Удавалось справляться, решая две эти задачи одновременно?
Наверное, на этот вопрос лучше всего ответят мои коллеги. Они со стороны наблюдали, как я работал. Я же скажу так: наверное, с некоторых пор наступил такой период в жизни, когда чем тяжелее – тем интереснее
Как технически были организованы съемки?
Очень просто: был человек примерно ростом с меня, одетый в ту же самую форму, у него была рация, и он командовал, когда я была в кадре. Перед этим мы все тщательно репетировали. Я не говорил: «Начали!», «Мотор!» — как это бывает на съемочных площадках, я только говорил: «Стоп!» — когда считал, что надо закончить кадр
Не было такого момента, когда вам хотелось все бросить?
Где-то между 22-м и 31-м вариантом монтажной версии фильма я понял, что я хочу любой ценой довести его до логического конца — сделать таким, каким я хочу его увидеть
В роли Александра Печерского в фильме «Собибор»
Вам понравилось быть режиссером?
История вхождения в работу в качестве режиссера – это самое сложное. Я действительно не собирался им быть — я себя достаточно комфортно чувствовал в роли актера. Но так сошлись звезды. (Улыбается.) Видимо, те знания, которые я приобрел, общаясь с теми режиссерами, которые по праву могут именоваться режиссерами, с блестящими операторами, талантливыми художниками — дали мне возможность снять свое кино. Тот невольный процесс обучения у них, видимо, стал для меня каким-то базовым, некой точкой опоры. И я решился сам войти в эту воду и попробовать свои силы. Но это не значит, что я завтра приступаю к съемкам нового своего фильма. Нет. Но максимум чувств, мыслей, понимания, какие сегодня у меня есть – все это я вложил в «Собибор». И сделать лучше, чем это получилось, я на сегодня не могу
Деликатная тема
Вы не боялись в качестве режиссера браться за такую сложную тему? Ведь Печерский – это не вымышленный герой, это реальный человек, личность, вошедшая в историю. Это же ставит определенные рамки для творчества, какие-то ограничения. Ну и, во-вторых, это рассказ про концлагерь, где грань между жизнью и смертью предельно тонкая…
Любая тема, которая касается людей – она не просто сложная, она очень деликатная. Но мне кажется, что именно на грани жизни и смерти, с возможностью через пять секунд уже не жить — как это и было в «Собиборе» — человек раскрывается максимально как личность. Эта история дает возможность для того, чтобы попытаться, может местами парадоксально, но показать людей именно такими, какие они есть в своей основе, показать их сердца. Кино на такое тему должно, как минимум, не оставлять человека равнодушным. Это очень важно. И тут нужна предельная искренность и обнаженность чувств и переживаний. Нельзя подобные фильмы рассказывать менторским тоном. Нельзя читать лекции о страданиях людей — надо максимально стараться вовлечь зрительный зал в сопереживание. Чтобы зрители хоть на секунду почувствовали: каково им там, этим героям…
Кадр из фильма «Собибор»
Вы, как режиссер, как определите: на кого ориентирован этот фильм?
На людей, которые умеют чувствовать. Не боятся сопереживать. И такого зрителя, скажу я вам, в нашей стране довольно много. Ну и еще я отталкиваюсь от себя: если меня эта история волнует – значит, она может взволновать и других людей
Историческая правда
Насколько достоверно показаны в фильме какие-то исторические детали?
Декорации концлагеря, само место, где происходила большая часть съемок – это все было воспроизведено по тем чертежам, которые сохранились. Но надо иметь в виду, что из-за победоносного восстания лагерь впоследствии по приказу немецкого командования был полностью уничтожен, и архивных данных о нем практически нет. Но нам предоставили в распоряжение воспоминания участников восстания и последующего побег. У нас были хорошие консультанты из Фонда Александра Печерского — люди, досконально знающие эту историю, они разъясняли какие-то трудные моменты.
С актерами, сыгравшими в фильме «Собибор»
Конечно, не могу сказать, что стал в ходе этих съемок специалистом по истории «Собибора», но думаю, что в тему погрузился вполне основательно. Но тут есть и другая сторона: важно не переборщить с погоней за правдоподобием
Про что-то мы знаем точно, как это было, про что-то – приблизительно, как могло быть. А дальше уже включается наша фантазия, наше творчество, без которого не может быть художественного фильма. Да, мы старались предельно бережно обходиться с исторической правдой – но это, разумеется, не значит, что все реплики в фильме имели строго документальную основу. Печерский, его товарищи и противники не были в точности такими, какими они показаны в фильме — но они могли бы быть такими, исходя из логики их характеров и из логики исторических обстоятельств. Это даже важнее, чем внешнее правдоподобие.
Голливудская звезда
Начальника концлагеря сыграл Кристофер Ламберт. Он тоже показан еще тем злодеем — не боитесь, что большинство поклонников актера не воспримут его в этой роли?
Актерам свойственно играть разные роли и ломать стереотипы. Пригласить Кристофера в нашу историю – это была идея продюсера. Это связано не только с тем, что он замечательный актер, но и с европейским прокатом. Нам нужна была величина, которая помогала бы нам с продвижением этого фильма. И я ни на секунду не пожалел, что он вошел в нашу историю
Вы с ним до фильма не были знакомы?
Нет, с Кристофером я познакомился на съемочной площадке
С Кристофером Ламбертом в фильме «Собибор»
Он сразу согласился на съемки?
Я так понимаю, что да. А чего бы ему не согласиться? Только дурак откажется от такой работы. Что-то мы придумали, дофантазировали в судьбе человека, которого он играет. Но как бы мы его ни оправдывали в художественном плане, как бы мы ни придумывали ему трудную судьбу — наш зритель никогда не оправдает его героя. Никогда!
Как вам работалось вместе с ним на одной площадке?
Это очень интересное ощущение: когда ты играешь с актером, на фильмах которого выросло несколько поколений, который сыграл свои самые известные роли в то время, когда ты еще ходил в среднюю школу…
С Победой — по всему миру
У вас есть какие-то прогнозы: как пройдет прокат «Собибора»?
Давайте не заниматься прогнозами. Это самое последнее дело: сидеть и размышлять на тему того, что вот мы сняли такой-то фильм, и он займет в рейтингах вот такое-то место. Давайте сначала запустим его, давайте послушаем и почитаем, что и как будут про него говорить и писать. А потом будущее покажет: будут ли его вспоминать — или забудут, как страшный сон или как что-то неудавшееся. Как сложится его судьба, я не знаю. Но мне кажется, что этот фильм запомнится — хотя бы тем, что это, по-моему, первый фильм в нашем прокате, когда пять процентов с каждого проданного билета будет уходить в благотворительный фонд на помощь детям в борьбе с онкологией головного мозга. Вот это место он уже занял: он будет спасать жизни!
В каких странах «Собибор» будет показан?
Мы сейчас совершим премьерное турне по Европе. Я очень надеюсь, что одинаково неравнодушные реакции будут во всех странах. Многие страны Европы уже купили права на его прокат. Кроме того, я знаю, что показывать у себя его будут Япония, Австралия… Сейчас ведутся переговоры о том, чтобы мы показали эту историю и за океаном…
Фильм выходит в канун Дня Победы. Что для вас значит этот праздник?
День Победы — это светлый, но очень тяжелый праздник. Мы его отмечаем не для того, чтобы съесть бутерброд и выпить рюмку водки, а для того, чтобы вспомнить о том, какую страшную цену пришлось за него заплатить. Какую тяжелейшую войну пережил наш народ, сколько горя и страданий она принесла. И какую надо было иметь силу – и в первую очередь силу духа – чтобы победить такого сильного и жестокого врага и освободить от него покоренную им Европу. Нам всем надо понимать, какую цену пришлось заплатить за эту Победу. Чувствовать все это где-то там, в сердце — и передавать эти чувства и знания нашим детям и внукам, бережно хранить их в памяти народной. Это праздник нашей боли — и одновременно нашей радости и гордости. Как поется в самой любимой нашим народом песне: «Это радость со слезами на глазах – День Победы!»
Режиссер Константин Хабенский
Фотографии Вадима Тараканова и из архива съемочной группы
Константин Хабенский: «День Победы – тяжелый праздник» опубликовано: 1 августа, 2019 авторство: Яна Невская
