Григорий Яковлевич Бакланов. Г
Григорий Яковлевич Бакланов родился в 1923 году в Воронеже. В 1941 ушел на фронт рядовым, откуда был направлен в артиллерийское училище. Закончив его, попал на Юго-Западный, а затем на 3-й Украинский фронт. Был тяжело ранен, полгода провел в госпиталях, перенес несколько операций. Закончив войну начальником разведки артдивизиона, поступил в Литературный институт. Первый рассказ «Выговор» был опубликован в журнале «Крестьянка» в 1951 году. Затем в 1954 вышла повесть «В Снегирях», а в 1955 - очерк «Новый инженер». По направленности эти произведения принадлежали к «деревенской прозе». Однако известность писателю принесли повести о войне: «Девять дней (Южнее главного удара)» (1958) и «Пядь земли» (1959). Первая повесть Г. Бакланова «Южнее главного удара» явилась, как писал Василь Быков, «необыкновенно наглядным примером того, как неприкрашенная военная действительность под пером настоящего художника зримо превращается в высокое искусство, исполненное красоты и правды».
Бакланов принадлежал к поколению фронтовых писателей, первые книги которых были отнесены к так называемой «лейтенантской» литературе. Действительно, их авторы, как справедливо заметил Александр Твардовский, «выше лейтенантов не поднимались и дальше командира полка не ходили» и «видели кровь и пот войны на своей гимнастерке».
Официальная критика встретила резко отрицательно эти произведения, расценив их как образец будто бы порочной «окопной правды». Такая литература действительно во многом противостояла патетической «военной» прозе первых послевоенных лет, тому, что было создано фронтовыми корреспондентами. И только в конце 50-х годов события Великой Отечественной войны стали воссоздаваться не только как великий подвиг народа, но и как великая беда, сделавшая несчастными миллионы людей.
Судьба отдельного человека на фронте окажется в центре внимания и в последующих произведениях Бакланова: в повести «Мертвые сраму не имут» (1961), в рассказе «Почем фунт лиха» (1962), в романе «Июль 41 года» (1964). В 70-е годы Бакланов напишет несколько произведений о мирной жизни, среди которых роман «Друзья» (1975) и повесть «Меньший среди братьев» (1978). Однако героями этих книг являются люди, прошедшие войну.
В 1979 году, почти после пятнадцати лет «мирной прозы», Бакланов опубликует повесть «Навеки - девятнадцатилетние», которая будет отмечена Государственной премией. В ней писатель снова обратится к военным будням: «Война шла третий год, и, что непонятно, стало привычно и просто». Смысл заглавия повести заключается в том, что автор, рассказав об одной судьбе, показал судьбу целого поколения, в духовном облике которого лежало высочайшее чувство ответственности. «Все они вместе и по отдельности каждый отвечали за страну, и за войну, и за все, что есть на свете и после них будет». Таким образом, заглавие, являясь своеобразным символом эпохи, формирует у читателя предпонимание произведения.
Повесть «Навеки - девятнадцатилетние» открывается посвящением: «Тем, кто не вернулся с войны. И среди них - Диме Мансурову, Володе Худякову - девятнадцати лет». Кроме этого, произведению предшествуют два эпиграфа, каждый из которых по-своему соотносится с основной мыслью текста. Так, отрывок из стихотворения Ф. Тютчева «Блажен, кто посетил сей мир /В его минуты роковые» способствует раскрытию величия бессмертного героического подвига народа; в то время как цитата С. Орлова «А мы прошли по этой жизни просто,/ В подкованных пудовых сапогах» знаменует о тяжелых военных буднях.
Также необходимо отметить композиционное своеобразие повести. На наш взгляд, ее можно назвать кольцевой, так как начало произведения предвосхищает его конец. Участники киноэкспедиции, снимавшие фильм о минувшей войне, случайно нашли останки солдата. «Живые стояли у края вырытой траншеи, а он сидел внизу». По зеленой от окиси пряжке только и смогли определить, что это советский офицер. Его имя, его жизнь остались не известны никому. И автор своей повестью как бы пытается исправить эту ошибку, дав герою имя, фамилию и судьбу.
Сюжетное построение повести осуществлено преимущественно на романной основе, в центре повествования которой один год жизни девятнадцатилетнего, еще не совсем опытного лейтенанта Третьякова. Возглавив батарею, он чувствовал в сложные, сомнительные минуты, что «не кто-то другой, кого в душе чертыхать можно, отвечал за него, а он сам командовал людьми» и поэтому был в ответе за них. Третьяков боялся ошибиться, так как знал, что война ошибок не прощает. Так, об этом свидетельствуют эпизоды, связанные с поисками пункта назначения, деревни Ясеневки, с переправой батареи через бревенчатый, местами подгнивший мост. Вместе с тем он испытывал чувство стыда за свои порой мальчишеские действия, например: «Под мост полез, что-то кричал… Проще было сесть рядом с трактористом и спокойно вести батарею: и шуму меньше, и толку больше». Такая сложность и неуверенность возникала оттого, что Третьяков в первое время чувствовал себя еще чужим среди бойцов. И только потом он проявит и умение, и храбрость, и стратегическое мышление, и силу духа.
В произведении множество невыдуманных подробностей, свидетельствующих о неисчерпаемом запасе фронтовых впечатлений автора. Избегая композиционной рыхлости и расплывчатости, он выстраивает каждый эпизод, отличающийся законченностью, строгим отбором деталей. В связи с этим Василь Быков отмечал, что «вся военная проза Бакланова <…> отличается скрупулезным вниманием к мельчайшим подробностям солдатского быта, окопного житья…». В повести читатель найдет и детали, вызывающие ужас («…Лежали они в траве перед противотанковым рвом, будто все еще ползли. И внизу, скатившись туда от взрыва, чуть не наступил Третьяков на полузасыпанного глиной бойца. Чей-то зеленый телефонный провод пролег через него поперек»), и забавные (под обстрелом два солдата, артиллерист и пехотинец, оба «присели, катушку ни один из них не выпускал из рук»), а порой смешные и страшные одновременно («Они в пехоте, - не без зависти рассказывает солдат-артиллерист, - потери на другой день собирают. Сначала водку получат, потом потери сообщат. Завтра, знаете, сколько у них будет водки»). Однако такая тонкость и выразительность деталей, складывающихся в безупречно правдивую картину нелегкой жизни офицера переднего края, характерна и для прежних произведений Бакланова. Например, много общего у лейтенанта Третьякова и героя повести «Пяди земли» лейтенанта Мотовилова - и в короткой биографии, и в житейских правилах и представлениях. Совсем еще юные герои обостренно чувствуют ценность каждого прожитого дня, каждого мгновения. Так, в памяти Третьякова навсегда останутся и случайный поцелуй незнакомки, и зимний свет за окном, и ветка дерева под снегом, и робкое рукопожатие украинской девушки Оксаны.
Таким образом, раскрывая внутренний мир героев, автор использует лаконичные и вместе с тем художественно емкие детали, несущие большую смысловую нагрузку в произведениях. Этим достигается психологическая достоверность и конкретность образов героев, которые и во время боя, и в минуты затишья, и на госпитальной койке - везде остаются людьми высоких поступков.
Тем не менее в повести «Пяди земли» автор и герой неразделимы (повесть написана от первого лица), в то время как в повести «Навеки - девятнадцатилетние» автору необходима дистанция, чтобы выразить новое, «отеческое чувство» к герою. Ведь не случайно Бакланов в одном из интервью скажет: «Навеки - девятнадцатилетние» я писал, когда мне было уже за пятьдесят. И герой этой повести, как и Мотовилов, нынче годится мне уже не в сыновья даже, а почти что во внуки. Я думаю об этих юношах - святых, честных, самоотверженно выполнивших свой долг, - с отеческим чувством думаю о них, мне больно, что так рано оборвались их жизни». Таким образом, юность, открытость и кровавая беспощадность войны представляет собой чудовищный контраст, пронизывающий весь образный строй произведения. А гибель героя только усиливает неповторимость и трагичность жизни. Однако смерть никогда не заглушает в героях Г. Бакланова чувства жизни, веры и ответственности. «Никогда еще от каждого из нас не зависело столько, - говорит капитан Атраковский, сосед Третьякова по госпитальной палате. - Потому и победим. И это не забудется. Гаснет звезда, но остается поле притяжения. Вот и люди так». Отсюда, мотив веры является одним из ведущих мотивов прозы Г. Бакланова.
Идейно-эстетическое своеобразие фронтовой лирической повести. На анализе одной из повестей (Г. Бакланов «Пядь земли», Ю. Бондарев «Последние залпы», К. Воробьев «Крик», «Убиты под Москвой» и др.).
Формирование фронтовой лирической повести шло бурно и динамично. Буквально в течение шести-семи лет (с 1957 по 1963 год) увидели свет «Батальоны просят огня» (1957) и «Последние залпы» (1959) Ю. Бондарева, «Южнее главного удара» (1957) и «Пядь земли» (1959) Г. Бакланова, «Повесть о моем ровеснике» (1957) Ю. Гончарова, «До свидания, мальчики» (1961) Б. Балтера, «Журавлиный крик» (1961), «Третья ракета» (1962) и «Фронтовая страница» (1963) В. Быкова, «Звездопад» (1961) В. Астафьева, «Один из нас» (1962) В. Рослякова, «Крик» (1962) и «Убиты под Москвой» (1963) К. Воробьева. Эти произведения вызвали большой резонанс - от самого резкого неприятия до полного и восторженного согласия. Они сразу же стали неотъемлемым компонентом литературного процесса. Причина - в закономерном характере этого явления: по исторической горизонтали «лейтенантская проза» находится в родстве с современной ей «исповедальной прозой» (тип героя, лирическая доминанта), а по исторической вертикали она пребывает в преемственной связи с тенденцией «психологического натурализма», наиболее ярким выражением которой была повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда».
Но главным творческим импульсом, вызвавшим к жизни прозу фронтового поколения, была полемическая установка - протест против идеологических стереотипов, которыми была оказенена и изолгана «тема войны», активное неприятие господствовавших и официально одобряемых псевдоромантических клише и шаблонов, которые превращали кровавую правду войны в помпезно-театральное представление. Но для того чтобы оформить свой, выстраданный и выношенный взгляд, писателям-фронто- викам приходилось разрабатывать другую поэтику.
Война глазами юности
Центральный персонаж фронтовой лирической повести - это либо бывший студент, либо вчерашний школьник.
Авторы фронтовых повестей искали пути наиболее непосредственного, предельно откровенного изображения того, что же происходит в душе молодого солдата-фронтовика под пулями и бомбежками, в горячке боя, среди стонов и крови, как он переживает то, что происходит вокруг него и с ним самим, как формируется его собственное отношение к миру и какие истины он открывает, какие уроки извлекает «на всю оставшуюся жизнь». Такая творческая установка обусловила тяготение всей художественной структуры повести к лирическому «полюсу».
Сила лирического «полюса» особенно явственно сказалась на субъектной организации художественного мира. Центральное место в ней занимает персонаж, которого можно назвать лирическим героем, чтоб подчеркнуть, что он выступает единственным носителем авторской точки зрения как в идейно-оценочном, так и в структурно-композиционном смыслах. Автор растворен в своем главном герое. Поэтому в лирико-психологической повести, как правило, господствует повествование от первого лица, от лица главного героя- лейтенанта Мотовилова.
Г. Бакланов «Пядь земли» АНАЛИЗ
Так, в главе III «Пяди земли», переправа Мотовилова и Васина с плацдарма на правый берег описывается следующим образом:
Через Днестр мы переправляемся под проливным дождем, он по-летнему теплый. Пахнут дождем наши гимнастерки, которые столько дней жарило солнце. Теперь дождь вымывает из нас соль и пот. Пахнет просмоленная дощатая лодка, сильно пахнет река. И нам весело от этих запахов, оттого, что мы гребем изо всех сил, до боли в мускулах, оттого, что соленые от пота струи дождя бегут по лицу.
А вот в главе IX картина возвращения на плацдарм, где наших сильно потеснили и они едва держатся за кромку берега, выглядит совсем иначе:
Я вышел первый при общем молчании; Шумилин - за мной. Молча шли мы с ним к берегу, молча сели в лодку, молча гребли на ту сторону. На середине реки что-то сильно и тупо ударило в лодку. Придержав весла, я глянул за борт. Близко на черной воде качалось белое человеческое лицо. Мертвец был в облепившей его гимнастерке, в обмотках, в красноармейских ботинках. Волна терла его о борт, проволакивая мимо…
Все эти соположения натуралистической пластики и лирической экспрессии становятся эстетическим выражением немыслимо противоречивого состояния мира. Здесь, на фронте, соседствуют прекрасное и ужасное, здесь каждый миг чреват гибелью и оттого еще более ценен в своей живой данности, здесь люди вынуждены ненавидеть и убивать, но здесь же к ним приходит любовь и рождается жажда отцовства.
Парадоксальная острота коллизий во фронтовой лирической повести состоит в том, что молодой герой открывает чудо жизни в ситуации, в принципе противоестественной - когда сама жизнь висит на волоске. Вот описание, которым начинается повесть Бакланова «Пядь земли»: Жизнь на плацдарме начинается ночью. Ночью мы вылезаем из щелей и блиндажей, потягиваемся. С хрустом разминаем суставы. Мы ходим по земле во весь рост, как до войны ходили по земле люди, как они будут ходить после войны. Мы ложимся на землю и дышим всей грудью. Роса уже пала, и ночной воздух пахнет влажными травами. Наверное, только на войне так по-мирному пахнут травы.
Такое обостренное, внимчивое восприятие жизни родилось у лейтенанта Мотовилова на фронте и уже ни на минуту не оставляет его. Читаем в другом месте:
Какие стоят ночи! Теплые, темные, тихие южные ночи. И звезд над головой сколько!.. Я читал, что в нашей галактике примерно сто миллионов звезд. Похоже на это. Наклонишься над бомбовой воронкой, а они глядят на тебя со дна, и черпаешь котелком воду вместе со звездами.
укрытые с головой брезентом молодые парни, они уже никогда не поднимутся, не станут мужьями, не будут нянчить своих ребят - «этих детей уже никогда не будет».
в одном из внутренних монологов лейтенанта Мотовилова есть такая мысль: «Пуля, Убивающая нас сегодня, уходит в глубь веков и поколений, убивая и там еще не возникшую жизнь». Впоследствии этот мотив всплыл в повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» (1968). Держа на руках убитую ножом Соню Гурвич, старшина Васков думает о необозримости утраты, которую несет жизнь с гибелью этой девочки, будущей матери, что могла бы дать начало «маленькой ниточке в бесконечной пряже человечества».
Если в начале сюжетного события баклановский лейтенант Мотовилов, глядя в ночное небо, с какой-то детской непосредственностью задается вопросом: «А может быть, правда, есть жизнь на какой-то из этих звезд?», - то после кровавого боя, после гибели своего старшего друга, капитана Бабина, Мотовилов уже воспринимает мир с горькой умудренностью: «Всю ночь над высотами все так же впереди нас ярко горит желтая звезда, и я смотрю на нее. Наверное, ее как-то зовут, Сириус, Орион… Для меня это все чужие имена, я не хочу их знать…»
Нравственный вектор конфликта: «правый» и «левый» берег.
У Бакланова в повести «Пядь земли» есть образ «правый и левый берег Днестра»: правый берег - это плацдарм, за который зацепились передовые части, перепаханный бомбами и снарядами, обстреливаемый со всех сторон, пропитанный кровью; а левый берег - это тыл, там спокойней, тише, меньше вероятность погибнуть. «Правый и левый берег» - это некая обобщенная формула нравственного размежевания людей. Есть те, кому совесть не позволяет отсиживаться за спиной других, и они всегда оказываются на правом берегу, а есть те, кто всеми правдами и неправдами исхитряются окопаться на левом берегу. И антагонизм между ними непримирим. «На войне всегда между нами Днестр», - говорит лейтенант Мотовилов. А «Третья ракета» Быкова завершается тем, что Лозняк, отбившийся напоследок от набегавших немцев двумя выстрелами из ракетницы, последнюю, третью ракету выпалил в своего, Лешку Задорожного - «свой» шкурник ничуть не лучше откровенных врагов.
Отчего так бескомпромиссно проводят авторы фронтовых лирических повестей нравственное размежевание между своими персонажами? Люди, прошедшие школу фронта, они рассматривают проблему совестливости и бессовестности как ключевую социальную проблему. Война их научила, что за бессовестность одних всегда расплачиваются другие, совестливые, ото лжи одних обязательно страдают другие, честные; те, кто трусливо оберегают себя, всегда подставляют других, тех, что, может, и не храбрей, зато порядочней. Эти истины доказываются во фронтовых повестях множеством сюжетных коллизий. Вот хотя бы одна из них. Повесть Бакланова «Пядь земли». Перед боем, пока затишье, Мотовилов посылает связиста Мезенцева проложить связь с батареей. Тот струсил, отсиделся где-то, но доложил, что связь установлена. А когда начался бой и связь не заработала, Мотовилов вынужден послать по линии находящегося с ним на НП пожилого солдата Шумилина, отца троих сирот. И тот смертельно ранен, сцена гибели Шумилина - одна из самых трагических в повести:
Глаза, горячечные, сухие, потянулись ко мне исступленно:
Помощь мне, товарищ лейтенант! Жена умерла, получил письмо… Нельзя умирать мне… Детишек трое… Помощь мне надо!..
И рвется встать, словно боясь, что, лежачего, смерть одолеет его.
Сейчас перевяжу! Лежи!
А вижу, что ему уже ничего не поможет. Руки, ребра - все перебито. Даже голенища сапог исполосованы осколками. Он истекает кровью. Снаряд, видно, разорвался рядом. Как он жив до сих пор? Одним этим сознанием, что нельзя ему умирать, жив.
Жуткая пластика этой сцены - самое убедительная демонстрация той цены, которую платят люди честные за бесчестность других. Но уроки-то из этого опыта извлекает третий - лейтенант Мотовилов. Свои нравственные принципы он не получает в готовом виде, а добывает в кровавых университетах войны, которые на многое открывают ему глаза.
Например, он обнаруживает, что не так-то просто вывести на чистую воду труса и шкурника. Ибо наш, родной, шкурник советского производства умело камуфлируется патриотической фразой и героической позой. Мезенцев, например, сменил двадцатикилограммовую рацию на легкую валторну в полковом оркестре согласно приказу начальства, и теперь, гарцуя на сытом коне, он уже веско говорит: «Я побыл с винтовкой, знаю». Глядя на него, Мотовилов думает: «А старика Шумилина нет в живых». Но Мезенцева и ему подобных не ухватишь - они склизкие, они всегда защищены броней из нужных справок, частоколом казенных формулировок, апелляциями к святым для каждого фронтовика понятиям. Оценку таким, как Мезенцев, дает в повести (журнальная редакция) начштаба Покатило, «мягкий, культурный человек, умница»: «о самом дорогом, о чем всегда как-то неловко говорить вслух, они кричат и бьют себя в грудь. Им легко, они никакими моральными категориями не связаны. Вы что, не встречали таких, которые уже четвертый год грозятся кровь пролить за родину?».
Лейтенант Мотовилов из повести Бакланова только сейчас, когда сам вместе со своими однополчанами удерживает маленький плацдарм на левом берегу Днестра, где каждый клочок пропитан кровью, постигает веский смысл, заключенный в фразе «Не отдадим врагу ни одной пяди нашей земли», которую так легко выговари вал в школе. Иначе говоря, герои фронтовой лирической повести не отказались от высоких понятий, им, участникам Отечественной войны, дороги гражданские ценности.
абсолютно безоговорочной ценностью в художественном мире фронтовой лирической повести выступает Добро как Доброта - как скрытое тепло человечности в отношениях между солдатами, в повседневном окопном быту, в жизни под бомбами и пулями, в бою, среди криков, стонов, ругани, крови и смерти. Такая доброта получает концентрированное выражение в фронтовом братстве, которое объединило разных людей в единую семью. Этим глубоко интимным чувством сплочены люди на фронте: именно это чувство побуждает капитана Новикова отчаянно пробиваться к отрезанным на огневой позиции артиллеристам («Последние залпы»), именно оно заставляет Мишку Панченко искать своего лейтенанта, раненого или убитого, на поле боя («Пядь земли»): «Из всех людей в эту ночь он один не поверил, что я убит. И, никому не сказав, полез за мной. Это мог бы сделать брат. Но брат - родная кровь. А кто ты мне? Мы породнились с тобой на войне. Будем живы - это не забудется», - и это одно из главных душевных обретений лейтенанта Мотовилова на войне.
Внутренний монолог как форма самоанализа переходит в обращение к земле родной и людям добрым. Это обращение уже выходит за пределы внутренней жизни героя, оно связывает его с народом и родиной. И это тоже составляло в фронтовой повести важную фазу нравственного становления героя. Одновременно такие ассоциации уже раздвигали локальные рамки хронотопа.
Рефлектируя на то, что происходит в окопе, на пяди земли, герой фронтовой повести сам начинает протягивать связи к прошлому и будущему, к жизни всего мира. Но далеко не всегда эти ассоциации психологически мотивированы. Когда они тесно связаны с душевным состоянием героя, их включение и добавляет новый штрих в характер героя, и раздвигает рамки художественного события. Таковы, например, размышления лейтенанта Мо- товилова о будущем - о том, что память войны будет постоянно бередить душу фронтовиков («Можно забыть все, не вспоминать о прошлом годами, но однажды ночью на степной дороге промчится мимо грузовая машина с погашенными фарами, и вместе с запахом пыльных трав, бензина, вместе с обрывком песни, ветром, толкнувшим в лицо, почувствуешь: вот она промчалась, твоя фронтовая юность»), его тревога, сохранят ли люди после войны чувство фронтового братства («Будет ли каждый из них всегда чувствовать, что его, как раненного в бою солдата, не бросят в беде люди?»), его мечты о будущем сыне («Мне хочется, чтобы после войны был у меня сын, чтобы я посадил его на колено, родного, теплого, положил руку на голову и рассказал ему обо всем»).
Но есть в ряду внутренних монологов Мотовилова и такие, которые несут на себе печать идеологической заданное™. Это некие «общие места», которые положено произносить советскому воину: «С первых сознательных дней никто из нас не жил ради одного себя. Я никогда не видел индийского кули, китайского рикшу. Я знал о них только по книгам, но их боль была мне больней моих обид. Революция, светом которой было озарено наше детство, звала нас думать обо всем человечестве, жить ради него…» Еще более декларативен монолог Мотовилова, обращенный к далекому австралийскому ровеснику. С одной стороны, подобные монологи характеризуют определенную «зашоренность» сознания героя (что вообще-то вполне отвечало комсомольскому менталитету молодых фронтовиков), с другой - здесь также можно усмотреть дань автора «правилам игры», принятым в советской литературе об Отечественной войне. Но на фоне живого, безыскусного, предельно личного слова, господствующего в повествовательном дискурсе, эти монологи, состоящие из стандартных официальных идеологем, выглядят ненатуральными, искусственными связками между «окопом» и большим миром, а это выдает умозрительность самих идей, оглашаемых в монологах.
В поэтике фронтовой лирической повести, наряду с прямыми ассоциациями, принадлежащими сознанию героя, существенную роль приобрели ассоциации скрытые, ориентированные на со знание читателя, на его домысливание. Они образуют широкое поле сверхтекста, который окружает непосредственно изображенное пространство и время (собственно внутренний мир произведения), создавая некий избыток видения, размывая горизонты «окопного мира».
©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-11
Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия - Фридман; 11 сентября 1923, Воронеж - 23 декабря 2009) - русский прозаик еврейского происхождения.
Вырос в интеллигентной семье. Рано осиротел, его и старшего брата (студент Московского университета, погиб в октябре 1941 под Москвой в ополчении) вырастили родственники. В 1940 перешёл из школы в авиационный техникум, в 1941 после начала войны сдал экстерном экзамены за среднюю школу - разнёсся слух, что в армию сначала будут брать тех, кто закончил десятилетку. Осенью 1941 ушёл добровольцем в армию, служил рядовым в гаубичном полку на Северо-Западном фронте, был самым молодым солдатом в полку. В ноябре 1942 Бакланова направили в артиллерийское училище. После окончания училища в августе 1943 (это был ускоренный выпуск) командовал взводом управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и Третьем Украинском фронтах - воевал в Украине, Молдове, Румынии, Венгрии, Австрии. Был тяжело ранен, имеет военные награды. Как хорошо сказал однажды Александр Твардовский о писателях этого поколения, ушедших на фронт прямо со школьной скамьи, они "выше лейтенантов не поднимались и дальше командира полка не ходили" и "видели пот и кровь войны на своей гимнастёрке" (Кондратович А. "Я люблю белорусскую поэзию...": Из воспоминаний об А.Т.Твардовском // Неман. 1975. №1. С.153).
Первый рассказ Бакланов написал после войны, ожидая демобилизации; в 1946 был принят в Литературный институт имени Максима Горького, который окончил в 1951. Публиковаться начал в 1950. Писал очерки и рассказы, много ездил по стране, в основе первой повести "В Снегирях" (1954) - впечатления от этих поездок. Через несколько лет писатель обращается к жизненному материалу Великой Отечественной войны, и основанные на нём произведения принесли ему широкую известность. Бакланов много работал в кино: по его сценариям поставлено 8 кинофильмов (часть из них - экранизации его сочинений), самая большая удача - "Был месяц май" (1970), снятый Марленом Хуциевым по рассказу "Почём фунт лиха". Работал и для театра - следует отметить пьесу "Пристегните ремни" (1975), поставленную в Театре на Таганке Юрием Любимовым. В 1986-1993 возглавлял журнал "Знамя", сыгравший заметную роль в духовно-нравственной перестройке общества, в преодолении укоренившегося в литературе в сталинские и "застойные" времена идейного и эстетического догматизма, в разрушении возводившегося годами частокола запретов и табу.
В январе 1945 Илья Эренбург писал: "Если нашим детям повезёт, будущий Толстой покажет душу молодого советского офицера, который сейчас умирает под зимними звёздами" (Эренбург И. Летопись мужества. М., 1974. С.355). В эти январские дни, вспоминал Бакланов, "мы брали Секешфехервар, и отдавали, и снова брали, и однажды я даже позавидовал убитым. Мела позёмка, секло лицо сухим снегом, а мы шли сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. А мёртвые лежали в кукурузе - и те, что недавно убиты, и с прошлого раза, - всех заметало снегом, ровняло с белой землёй. Словно среди сна очнувшись, я подумал, на них глядя: они лежат, а ты ещё побегаешь, а потом будешь лежать так". Только пережив подобное, можно рассказать о том, что было на душе молодого офицера, умиравшего на поле боя под зимними звёздами.
Первая военная повесть Бакланова "Южнее главного удара" (1957; первоначальное название - "Девять дней") и рассказывает об этом сражении за Секешфехервар. Тяжёлые бои с превосходящими силами врага, бои, когда в победном 45-м приходится и отступать, и прорываться из окружения, - это шло вразрез с официальной историографией войны. А то, как они изображены в повести, - без замалчивания жестоких батальных, бытовых, психологических подробностей, то, какими предстают её герои - не чудо-богатырями, которым всё нипочём, а обыкновенными смертными, чью жизнь в любой момент может оборвать пуля или осколок, которые страдают от голода, холода, усталости, - всё это не укладывалось в господствовавшую тогда, поддерживаемую властями фанфарно-парадную эстетику. Василь Быков, тоже бывший офицер-артиллерист, участник тех же боёв за Секешфехервар, свидетельствовал, что в повести правдиво запечатлена "неприкрашенная военная действительность". Однако эта повесть Бакланова во многом ещё была пробой пера, ей не хватало худож. выразительности.
Последовавшая за ней повесть "Пядь земли" (1959) стала событием лит. жизни: она имела большой успех у читателей и громкий резонанс в критике. Это произв. послужило благодарным материалом для осознания своеобразия, существенных особенностей литературы фронтового поколения (или, как её ещё называли, "лейтенантской литературы"), вызвало продолжавшиеся больше четверти века споры о "некрасовском направлении" в современной отечественной словесности (имеется в виду Виктор Некрасов и его повесть "В окопах Сталинграда"), "окопной правде", "ремаркизме", "дегероизации", "абстрактном гуманизме". Если первая повесть Бакланова представляла собой авторское описание событий, то "Пядь земли" написана от первого лица, это рассказ о том, что происходит здесь и сейчас, на небольшом плацдарме на правом берегу Днестра, который у противника как кость в горле, и он стремится выбить оттуда не слишком многочисленных его защитников. Это рассказ о том, что наполняло повседневную жизнь на переднем крае. Происходящее столь приближено к читателю, что в сущности перестаёт быть лишь созерцаемой им картиной, - возникает эффект присутствия, более глубоким становится сопереживание. "Пядь земли" - исповедальная проза: "на виду" не только каждый поступок и каждое слово героя - лейтенанта-артиллериста Мотовилова, но и его мысли и чувства, затаённые движения души. В сущности повесть представляет духовный портрет поколения, к которому принадлежит Мотовилов. "Это было, - говорил Бакланов, - поколение достойное, гордое, с острым чувством долга... Когда разразилась война, поколение это в большинстве своём шло на фронт добровольцами, не дожидаясь призыва, считая, что главное дело нашей жизни - победить фашизм, отстоять Родину. И почти всё оно осталось на полях битв".
Позднее в повести "Навеки - девятнадцатилетние" (1979, Государственная премия СССР, 1982) Бакланов снова вернётся к судьбе этого поколения. У героя повести лейтенанта Третьякова много общего с лейтенантом Мотовиловым - и в короткой биографии (родительский дом, школа, фронт), и в житейских правилах и представлениях, неизменно справедливых, и в складе мыслей и чувств. Но теперь автор стремится показать, что его герой, на которого всей страшной тяжестью обрушилась война, ещё мальчик, лишь ступивший на порог юности, мало что видевший в жизни, незащищённый. "Навеки - девятнадцатилетние" - реквием по скошенному войной поколению, не щадившему себя, сражаясь с захватчиками.
Если в первых двух военных повестях Бакланова авторское внимание сосредоточено на духовных, нравств. истоках сопротивления, то позднее в его произв. на первый план выступают и др. проблемы, выходящие за пределы войны. "Мы не только с фашизмом воюем, - мы воюем за то, чтоб уничтожить всякую подлость, чтобы после войны жизнь на земле была человечной, правдивой, чистой", - уверен Мотовилов. От книги к книге этот мотив звучит у Бакланова всё сильнее и сильнее, острее и глубже становится критика бездушия и шкурничества, безнравственности и приспособленчества, демагогии и беззакония. В повести "Мёртвые сраму не имут" (1961) начальник штаба артиллерийского дивизиона Ищенко, равнодушный служака, занятый лишь своей карьерой, благополучием, в трудную минуту, спасая свою жизнь, бежит с поля боя, предав товарищей и подчинённых и свалив потом свою вину на погибших. В романе "Июль 41 года" (1964), повествуя о горьких событиях начала войны, автор стремится проникнуть в коренные, глубинные причины наших сокрушительных поражений. Они сфокусированы писателем (герои знают и понимают ещё меньше) на том, что стали называть "тридцать седьмым годом" (который в действительности начался много раньше и кончился много позже обозначенных выше временных рамок), на его общественных и нравств.
последствиях. Беззакония, массовые репрессии породили страх, подозрительность, смятение, воспитывали психологию "винтиков", нерассуждающих исполнителей предначертаний вождя и партии, взаимную отчуждённость, атрофию гражданского самосознания, боязнь ответственности. А чтобы выстоять в так страшно начавшейся войне, надо было прежде всего хотя бы в какой-то степени (пускай, увы, и не до конца) преодолеть эти духовно-нравственные деформации, ослабить их разрушительное действие. При военном превосходстве врага дело должен решать дух армии и народа - в этом отдают себе отчёт герои романа, мучительно размышляя над тем, что произошло, почему мы терпим такие поражения, почему нам приходится отступать. Таков круг исторических и духовно-нравственных проблем романа "Июль 41 года". Их исследование писатель продолжил уже на материале современности, ибо "тридцать седьмой год" был лишь крайним проявлением тоталитарного режима, родовые черты этого строя сохранялись и в более благополучные годы.
По-прежнему Бакланова больше всего интересуют люди военного поколения, он стремится проследить их судьбу в мирное время, показать, выдерживают ли они испытания, уготованные им гнетущими и растлевающими условиями командно-административной системы. Несправедливые и тяжкие удары судьбы преследуют героя повести "Карпухин" (1965): в войну он за чужие грехи попал в штрафную роту, а в годы послевоен. разорения за малую вину получил непомерно большой срок. И вот, когда только-только стала налаживаться его жизнь, он опять без вины под судом. И то, что с ним будет, зависит от непредвзятости, совестливости и мужества судей и свидетелей. А они повязаны служебными отношениями и очередными указаниями начальства, весы правосудия накренены в эту сторону. У всех свои заботы и интересы - карьерные и семейные, а иным и вовсе нет дела до человека, судьба которого в их руках, и не о нём они думают, а о себе. И засудили невинного. Нравственный суд, который вершит писатель над героями, происходит в традициях Льва Толстого - приверженность Бакланова этим традициям проступает тут ещё явственнее, чем в "военных" произведениях.
В романе "Друзья" (1975) охвачен более широкий диапазон социально-нравств. проблем. Жизненный успех - подлинный и мнимый, приспособленчество, сделки с совестью ради материального и карьерного преуспеяния, нравств. компромиссы и суетность, разрушающие талант, приводящие к бесплодию в творчестве, - об этом размышляет автор, описывая крушение давней дружбы двух архитекторов, бывших фронтовиков. Один из них решил добиться успеха любой ценой. Он предаёт и друга, и своё призвание. Правда, автор выписал друзей чересчур контрастными красками, здесь моралист потеснил художника. Интереснее в романе др. персонаж - маститый архитектор Немировский. Трансформация его, человека способного, умного, неплохого, но душевно нестойкого, неравнодушного к жизненным благам, а особенно к занимаемому положению, в интеллигентного чиновника, погружённого в хитросплетения бюрократических игр, показана в романе во всей её неприпядности, но без упрощений. Немировский не всегда ничтожен, он не лишён обаяния и иногда вызывает сочувствие.
Ещё один фронтовик - герой повести "Меньший среди братьев" (1981) Илья Константинович переживает духовный кризис, мучается, что живёт не так, как хотел бы, не вровень со своей военной юностью. Многое не устраивает героя и в его семейных, и в его профессорско-преподавательских делах, время и силы уходят впустую, и ему не удаётся завершить работу, в которой заключён смысл его жизни. Это исследование, цель которого доказать, что Вторая мировая война не была неизбежной, её можно было предотвратить, - таким ему видится самый важный урок войны для современности. Герой судит свою суетную жизнь, свои прегрешения без всякого снисхождения. Поэтому он вызывает уважение. Не всякий способен на такую мужественную очистительную духовную работу, без которой человеческая личность деградирует, без которой нет пути к правде и добру.
Если Илья Константинович судит себя судом своей фронтовой юности, то для вельможного чиновника Евгения Степановича - героя повести "Свой человек" (1990) военная молодость - не более, чем выигрышная запись в "объективке", которая может способствовать карьере и которой надо умело, не чураясь "приписок", пользоваться. Вся жизнь отдана им одной цели - пробиваться ступень за ступенью "наверх", стать там "своим человеком". Это восхождение "наверх" сопровождается нравств. падением, духовным опустошением. В соответствии с волчьими нравами номенклатурной "стаи" семья превратилась в инструмент карьеры, друзей нет - вокруг только "нужные" люди. Жизнь его пронизана постоянным страхом - как бы не "выбраковали", как бы вообще не сменилась нынешняя правящая "стая". Втайне герой тоскует по "стабильным" сталинским временам: "При нём был порядок. А сейчас что? Всё стало какое-то недолговечное". Автор изнутри показал мир тех, кто служил опорой тоталитарного режима, присвоив дорогой ценой одержанную народом победу.
Бакланов написал книги зарубежных очерков "Темп вечной погони" (1972) и "Канада" (1976), выступает и как эссеист (главная тема - война, её последствия, память о ней). В последние годы публикует мемуарные, "невыдуманные" рассказы, к ним примыкают воспоминания о писателях - Александре Твардовском, Юрии Трифонове, Сергее Орлове.
С плацдарма доносится слитный грохот. Впечатление такое, будто немцы пошли в наступление. Связь с другим берегом прервана, артиллерия бьет «в белый свет». Мотовилов, предчувствуя беду, сам вызывается наладить связь, хотя Яценко предлагает послать другого. Связистом он берет рядового Мезенцева. Лейтенант отдает себе отчет в том, что питает к подчиненному непреодолимую ненависть и хочет заставить его пройти весь «курс наук» на передовой. Дело в том, что Мезенцев, несмотря на призывной возраст и возможность эвакуироваться, остался при немцах в Днепропетровске, играл в оркестре на валторне. Оккупация не помешала ему жениться и завести двоих детей. А освободили его уже в Одессе. Он из той породы людей, считает Мотовилов, за которых все трудное и опасное в жизни делают другие. И воевали за него до сих пор другие, и умирали за него другие, и он даже уверен в этом своем праве.
На плацдарме все признаки отступления. Несколько спасшихся раненых пехотинцев рассказывают о мощном вражеском напоре. У Мезенцева возникает трусливое желание вернуться, пока цела переправа... Военный опыт подсказывает Мотовилову, что это всего лишь паника после взаимных перестрелок.
НП тоже брошен. Сменщик Мотовилова убит, а двое солдат убежали. Мотовилов восстанавливает связь. У него начинается приступ малярии, которой здесь страдает большинство изза сырости и комаров. Неожиданно появившаяся Рита лечит его в окопе.
Следующие трое суток на плацдарме тишина. Выясняется, что пехотный комбат Бабин с передовой, «спокойный, упорный мужик», связан с Ритой давними прочными узами. Мотовилову приходится подавлять в себе чувство ревности: «Ведь есть же в нем чтото, чего нет во мне».
Далекий артиллерийский гул выше по течению предвещает возможный бой. Ближайший стокилометровый плацдарм уже занят немецкими танками. Идет передислокация соединений. Мотовилов посылает Мезенцева проложить связь по болоту в целях большей безопасности.
Перед танковой и пехотной атакой немцы проводят массированную артподготовку. При проверке связи погибает Шумилин, вдовец с тремя детьми, успевая лишь сообщить, что Мезенцев связь не проложил. Обстановка значительно осложняется.
Наша оборона устояла против первой танковой атаки. Мотовилову удалось устроить НП в подбитом немецком танке. Отсюда же лейтенант с напарником стреляют по танкам противника. Горит весь плацдарм. Уже в сумерках наши предпринимают контратаку. Завязывается рукопашная.
От удара сзади Мотовилов теряет сознание. Придя в себя, видит отступающих однополчан. Следующую ночь он проводит в поле, где немцы достреливают раненых. К счастью, Мотовилова отыскивает ординарец и они переходят к своим.
Ситуация критическая. От двух наших полков осталось так мало людей, что все помещаются под обрывом на берегу, в норах в откосе. Переправы нет. Командование последним боем принимает на себя Бабин. Выход один - вырваться изпод огня, смешаться с немцами, гнать не отрываясь и взять высоты!
Мотовилову поручено командование ротой. Ценой невероятных потерь наши одерживают победу. Поступает информация, что наступление велось на нескольких фронтах, война двинулась на запад и перекинулась в Румынию.
Среди всеобщего ликования на отвоеванных высотах шальной снаряд убивает Бабина на глазах у Риты. Мотовилов остро переживает и гибель Бабина, и горе Риты.
А дорога снова ведет к фронту. Получено новое боевое задание. Между прочим, в пути встречается полковой трубач Мезенцев, гордо восседающий на коне. Если Мотовилов доживет до победы, ему будет что рассказать сыну, о котором он уже мечтает.
Григорий Яковлевич Бакланов р. 1923
Пядь земли Повесть (1959)
Японские монополии надеются также на то, что выдвинутая в конце 70-х годов программа экономической и военной модернизации Китая, выполнение которой рассчитано на поддержку капиталистических держав, его готовность принять крупные иностранные кредиты и пойти на создание смешанных предприятий открывают возможности для широкого проникновения в экономику Китая и использование его сырьевых ресурсов. Вместе с тем они полагают, что растущая зависимость КНР от поставок различных видов промышленной продукции и новейшей технологии из Японии будет способствовать втягиванию Китая в орбиту капиталистического хозяйства и закреплению его на антисоциалистических позициях.
Поддержка политики Вашингтона, направленной на подрыв разрядки и изменение сложившегося баланса стратегических сил путем гонки вооружений и использования Китая как прямого союзника империализма, лишает Японию возможности внести конструктивный вклад в дело оздоровления международного климата и тем самым создает серьезные препятствия на пути достижения одной из важнейших задач японской дипломатии - при-
ведения политической роли страны па мировой арене в соответствие с ее экономической мощью.
Превращение Японии в одну из развитых держав ка-п1[талистического мира существенно повысило для нее значение контактов и связей с социалистическими странами как важного элемента утверждения своей роли в решении глобальных международных проблем. Все активнее принимая участие в борьбе двух мировых систем, Япония в то же время не может не учитывать решающее значение сохранения и развития добрососедских связей с социалистическими странами, в первую очередь с Советским Союзом, с точки зрения обеспечения мира и безопасности страны. «Мы стремимся к установлению дружеских, добрососедских отношений с Советским Союзом» подчеркивал, например, в своей программной речи в парламенте 27 ноября 1979 г. премьер-министр М. Охира.
На практике, однако, правящие круги Японии все основные направления своей дипломатии подчиняют задачам укрепления и развития военно-политического союза с США. Вслед за Вашингтоном официальные японские представители стали усиленно муссировать в своих выступлениях и в печати тезис о мнимой «советской военной угрозе».
Подобного рода тенденции во внешней политике Японии наносят серьезный ущерб японо-советским отношениям. Задачи установления добрососедских связей между Японией и Советским Союзом требуют ликвидации ис-кусственно создаваемых препятствий и поиска конструктивных решений на основе строгого соблюдения принципов взаимной выгоды. В статье «Немеркнущий подвиг», посвященной 35-й годовщине победы над Японией и завершения второй мировой войны, министр обороны СССР Маршал Советского Союза Д. Ф. Устинов писал, что реваншистские силы Японии «пытаются предать забвению трагические уроки минувшей войны и убедить народ своей страны поддержать идею возрождения Японии как «мощной военной державы». Такой путь развития Японии,- отмечал Д. Ф. Устинов,- опасен не только для ее соседей, но и в первую очередь для самого японского народа, которому милитаризм в недавнем прошлом принес неисчислимые бедствия, привел страну к национальной катастрофе. Жизненным интересам японского народа отвечает неуклонное развитие советско-японских отношений во всех сферах»
Последнее лето второй мировой. Уже предрешен её исход. Отчаянное сопротивление оказывают фашисты советским войскам на стратегически важном направлении - правом берегу Днестра. Плацдарм в полтора квадратных километра над рекой, удерживаемый окопавшейся пехотой, денно и нощно обстреливается немецкой минометной батареей с закрытых позиций на господствующей высоте.
Задача номер один для нашей артиллерийской разведки, укрепившейся буквально в щели откоса на открытом пространстве, - установить местоположение этой самой батареи.
С помощью стереотрубы лейтенант Мотовилов с двумя рядовыми ведут неусыпный контроль над местностью и докладывают обстановку на тот берег командиру дивизиона Яценко для корректировки действий тяжелой артиллерии. Неизвестно, будет ли наступление с этого плацдарма. Оно начинается там, где легче прорвать оборону и где для танков есть оперативный простор. Но бесспорно, что от их разведданных зависит многое. Недаром немцы за лето дважды пытались форсировать плацдарм.
Ночью Мотовилова неожиданно сменяют. Переправившись в расположение Яценко, он узнает о повышении - был взводным, стал командиром батареи. В послужном списке лейтенанта это третий военный год. Сразу со школьной скамьи - на фронт, потом - Ленинградское артиллерийское училище, по окончании - фронт, ранение под Запорожьем, госпиталь и снова фронт.
Короткий отпуск полон сюрпризов. Приказано построение для вручения наград нескольким подчиненным. Знакомство с санинструктором Ритой Тимашовой вселяет в неискушенного командира уверенность в дальнейшее развитие неуставных отношений с ней.
С плацдарма доносится слитный грохот. Впечатление такое, будто немцы пошли в наступление. Связь с другим берегом прервана, артиллерия бьет «в белый свет». Мотовилов, предчувствуя беду, сам вызывается наладить связь, хотя Яценко предлагает послать другого. Связистом он берет рядового Мезенцева. Лейтенант отдает себе отчет в том, что питает к подчиненному непреодолимую ненависть и хочет заставить его пройти весь «курс наук» на передовой. Дело в том, что Мезенцев, несмотря на призывной возраст и возможность эвакуироваться, остался при немцах в Днепропетровске, играл в оркестре на валторне. Оккупация не помешала ему жениться и завести двоих детей. А освободили его уже в Одессе. Он из той породы людей, считает Мотовилов, за которых все трудное и опасное в жизни делают другие. И воевали за него до сих пор другие, и умирали за него другие, и он даже уверен в этом своем праве.
На плацдарме все признаки отступления. Несколько спасшихся раненых пехотинцев рассказывают о мощном вражеском напоре. У Мезенцева возникает трусливое желание вернуться, пока цела переправа… Военный опыт подсказывает Мотовилову, что это всего лишь паника после взаимных перестрелок.
НП тоже брошен. Сменщик Мотовилова убит, а двое солдат убежали. Мотовилов восстанавливает связь. У него начинается приступ малярии, которой здесь страдает большинство из-за сырости и комаров. Неожиданно появившаяся Рита лечит его в окопе.
Следующие трое суток на плацдарме тишина. Выясняется, что пехотный комбат Бабин с передовой, «спокойный, упорный мужик», связан с Ритой давними прочными узами. Мотовилову приходится подавлять в себе чувство ревности: «Ведь есть же в нем что-то, чего нет во мне».
Далекий артиллерийский гул выше по течению предвещает возможный бой. Ближайший стокилометровый плацдарм уже занят немецкими танками. Идет передислокация соединений. Мотовилов посылает Мезенцева проложить связь по болоту в целях большей безопасности.
Перед танковой и пехотной атакой немцы проводят массированную артподготовку. При проверке связи погибает Шумилин, вдовец с тремя детьми, успевая лишь сообщить, что Мезенцев связь не проложил. Обстановка значительно осложняется.
Наша оборона устояла против первой танковой атаки. Мотовилову удалось устроить НП в подбитом немецком танке. Отсюда же лейтенант с напарником стреляют по танкам противника. Горит весь плацдарм. Уже в сумерках наши предпринимают контратаку. Завязывается рукопашная.
От удара сзади Мотовилов теряет сознание. Придя в себя, видит отступающих однополчан. Следующую ночь он проводит в поле, где немцы достреливают раненых. К счастью, Мотовилова отыскивает ординарец и они переходят к своим.
Ситуация критическая. От двух наших полков осталось так мало людей, что все помещаются под обрывом на берегу, в норах в откосе. Переправы нет. Командование последним боем принимает на себя Бабин. Выход один - вырваться из-под огня, смешаться с немцами, гнать не отрываясь и взять высоты!
Мотовилову поручено командование ротой. Ценой невероятных потерь наши одерживают победу. Поступает информация, что наступление велось на нескольких фронтах, война двинулась на запад и перекинулась в Румынию.
Среди всеобщего ликования на отвоеванных высотах шальной снаряд убивает Бабина на глазах у Риты. Мотовилов остро переживает и гибель Бабина, и горе Риты.
А дорога снова ведет к фронту. Получено новое боевое задание. Между прочим, в пути встречается полковой трубач Мезенцев, гордо восседающий на коне. Если Мотовилов доживет до победы, ему будет что рассказать сыну, о котором он уже мечтает.
