Сергей довлатов как рассказчик. Нравственный смысл произведений Довлатова




Каждая глава Наших посвящена реальным лицам, родственникам Сергея Довлатова - его дедушкам и бабушкам, родителям, дядям и теткам, жене, дочери и даже любимой собачке Глаше. Эта книга - своего рода портрет семьи писателя.

Герой и обстоятельства

Судьбы всех этих людей развивались в условиях жизни в Советском союзе и, как следствие, оказались не слишком счастливыми. Сам Довлатов, эмигрировавший в Соединенные штаты, уже пишет о своем отношении к родине с некоторым сарказмом, вспоминая политическую агитацию, нехватку продуктов и жизнь в коммунальных квартирах.

Об этом же он вспоминает, когда пишет о своих родственниках, сопоставляя жизнь зарубежную и жизнь в Союзе. Например, в рассказе, посвященном дяде Леопольду, Довлатов упоминает его переписку со своим отцом:

Свою бедность Леопольд изображал так: Мои дома нуждаются в ремонте. Автомобильный парк не обновлялся четыре года...

Письма моего отца звучали куда более радужно: ...Я - литератор и режиссер. Живу в небольшой уютной квартире. (Он имел в виду свою перегороженную фанерой комнатушку.) Моя жена уехала на машине в Прибалтику. (Действительно, жена моего отца ездила на профсоюзном автобусе в Ригу за колготками.) А что такой инфляция, я даже не знаю...

Также он описывает подарки, которыми обменивались эти братья, а также то, как впервые встретился с дядей Леопольдом за границей. По этим эпизодам видно, насколько менялось отношение человека к родине после переезда в США.

Отношение человека к родине

Однако именно в эмиграции становится понятно, что в общем-то Довлатов любит эту странную родину, вместе со всеми ее проблемами и неприятностями.

Особенно трогательно это показано в главе, посвященной любимой собачке Довлатова, фокстерьерше Глаше: ...иногда тихонько стонет. Возможно, ей снится родина. Например, мелкий частик в томате. Или сквер в Щербаковом переулке....

Но обстоятельства не позволяют там остаться: сам Довлатов, его жена, мать и дочь, а также верная собачка, вынуждены эмигрировать.

Довлатов воспринимает как родину не только Советский союз. Очевидно, некоторой своей прародиной он считает Армению, и это подчеркивается в рассказе, посвященном дедушке, воспитание и горячий кавказский нрав которого Довлатов вспоминает.

Другой же его дед был крестьянином, и от него Довлатов перенял множество странных привычек, за которые позднее ругала его жена.

Развитие внутреннего мира героя

В сборнике рассказов также видно, что у Довлатова с детства были условия для развития своей личности, для образования: его тетя была редактором, мать - корректором, отец иногда писал стихи.

Довлатов в каждом рассказе обращает внимание читателя на то, что семья его была словно политически неуместной в Советском союзе. Поэтому писатель и оказался в Америке, где родился его младший сын - уже гражданин США. Это то, к чему пришла моя семья и наша родина - пессимистично завершает Довлатов повествование о своих родных.

Отправными точками для художественного повествования Сергея Довлатова послужили произведения Солженицина и Шаламова («Письмо издателю»).

«Зона» писателя выстроена как философский очерк, развивающий идеи парадоксального современного миро устройства. «Зона» раскинулась по обе стороны лагерных заборов», «… лагерь представляет собой довольно точную модель государства. Причем именно Советского государства». В лагере имеется политический режим (правила внутреннего распорядка), народ (заключенные), милиция (охрана). Там есть партийный аппарат, культура, индустрия. Есть все, чему положено быть в государстве».

Мир довлатовской «зоны» был ужасен. В этом мире убивали за пачку чая. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла, горя и радости - оставалось неизменным.

Надзиратель Сергей Довлатов признает, что «советская тюрьма - одна из бесчисленных форм тирании. Одна из форм тоталитарного всеобщего насилия». Однако, тем жизненнее становится театр абсурда - кульминация произведения, где роли Ленина и Дзержинского исполняют опасный рецидивист Гурин и осужденный Цуриков по прозвищу Мотыль.

Складывается ощущение, что художественный текст автора соткан из органумов и диафоний, т.е. двухголосий, мира «воли» и мира зоны», которые по сути ничем не отличаются. Вот одна наиболее яркая:

«Рисуешь на скале бизона - получаешь вечером жаркое». Автор проводит аналогию с лагерной живописью («лагерные портреты необычайно комплиментарны»). «На воле так изображают крупных партийных деятелей» - пишет Довлатов. Согласимся, что между «формулой бизона» и современной масс-медиа можно уверено ставить знак равенства.

Но есть красота и в лагерной жизни. Одно из восхитительных украшений - затейливый, картинно живописный, орнаментальный и щеголеватый язык. Лагерная речь помогает выжить героям Довлатова.

Лагерный монолог здесь - это законченный театральный спектакль. Это балаган, яркая, вызывающая и свободная творческая акция (Д.С.Лихачев).

Речь бывалого лагерника заменяет ему все привычные гражданские украшения. А именно - прическу, заграничный костюм, ботинки, галстук и очки. Более того - деньги, положение в обществе, награды и регалии. Хорошая лагерная речь является в лагере преимуществом такого же масштаба, как физическая сила. Хороший рассказчик на лесоповале значит гораздо больше, чем хороший писатель в Москве.

В лагере еще жива форма словесного поединка: «Что там у вас за дела? Поганку к юбилею заворачиваете?». Автор часто наблюдал эти бои - с разминкой, притворной апатией и внезапными фейерверками убийственного красноречия. С отточенными формулировками на уровне Крылова и Лафонтена:

«Волк и меченых берет…»

В лагере не клянутся родными и близкими. тут не услышишь божбы и многословный заверений. тут говорят:

Клянусь свободой!

Кстати о свободе. Исповедуя свой кодекс чести, герой Довлатова также может оказаться свободным за решеткой, как, например, рецидивист Кунцов (двойник Алиханова).

«Год назад… Фидель за какую-то провинность остановил этап. Сняв предохранитель, загнал колонну в ледяную речку. Зеки стояли молча, понимая, как опасен шестизарядный АКМ в руках неврастеника и труса.

2018-08-11T12:42:42+00:00

Довлатов иностранка анализ

Популярность малых жанров как характерная черта современной прозы: рассказов (Т. Толстая, С. Довлатов, Л. Петрушевская, Б. Екимов, Е. Попов, Н. Шмелев, Ю. Буйда) ; повестей (Ю. Поляков , «Сто дней до приказа», «Апофегей»; С. Каледин, «Смиренное кладбище», «Стройбат», «Поп и работник»; М. Кураев, «Ночной дозор», В. Пьецух, «Новая московская философия», С. Довлатов, «Иностранка»).

Противостояние гуманистического и технократического сознания как основа конфликта в произведениях современной прозы: интерес к экологическим проблемам, отказ от иллюстративности и возвращение к исследовательским задачам художественной литературы, приоритет нравственных и философских аспектов изображения жизни. Актуализация идей Вернадского, Циолковского , опора на открытия «поэтической натурфилософии» М. Пришвина, К. Паустовского, Л. Леонова . «Пирамида» Л. М. Леонова как произведение о русской истории ХХ века. Глубинные философско-религиозные аспекты.

Судьба русского романа в ХХ веке: от мандельштамовского тезиса «Конец романа», 22, до романов, оцененных Букеровской премией: М. Харитонова , 92, В. Маканина , 93, Г. Владимирова , 95, М. Шишкина , 2000. «Производственные» жанры в прозе 70-х – повести и романы о рабочем классе и технической интеллигенции: «И это всё о нем», 74, В. Липатова; «Территория», 74, О. Куваева ; цикл романов М. Колесникова «Изотопы для Алтунина»,76, и другие. «Морская проза» В. Конецкого .

Условность определений – «деревенская», «военная», «городская», «историческая» и т. п. проза, – бытующих в критике и литературоведении.

«Военная» проза в литературном процессе 70 — 90-х годов. Великая Отечественная война в духовной жизни народа. Документальные и художественно-документальные книги о войне: воспоминания прославленных полководцев Великой Отечественной Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского и других; произведения А. Адамовича «Хатынская повесть», 74, «Блокадная книга»,77-81 (совместно с Д. Граниным ), «Каратели», 80; романы В. Карпова «Полководец», 82-84, Г. Владимова «Генерал и его армия», 70, 96; книга С. Алексиевич «У войны – не женское лицо», 84; «Последние свидетели», «Зачарованные смертью», повествование Ю. Капусто «Последними дорогами генерала Ефремова», 92.

Особенности «панорамного» военного романа: И. Стаднюк, «Война», 70-78; А. Чаковский , «Блокада»,74, «Победа», 81; изображение Сталинградской битвы в произведениях: Ю. Бондарева «Горячий снег»,70; В. Пикуля «Барбаросса», 90; концепция войны в романе В. Астафьева «Прокляты и убиты», 94. Различие авторских подходов, жанровые разновидности.

Своеобразие «военной» повести 70-х-80-х: «А зори здесь тихие…», 69, «В списках не значился», 74, Б. Васильева ; «Красное вино победы», 69, «Усвятские шлемоносцы», 77 Е. Носова ; «Навеки девятнадцатилетние» Г. Бакланова, 79, «Сашка», 79, «Искупить кровью», 91, В. Кондратьева. Нравственная основа конфликта в повестях В. Быкова : «Сотников», 70, «Обелиск», 73, «Знак беды», 82, «Карьер», 86, «Стужа», 93, «Полюби меня, солдатик», 96. Обращение к психологическим глубинам человека в условиях войны, диктат экстремальных ситуаций. Драма фронтового поколения в произведениях Ю. Бондарева «Берег», 75, «Выбор», 80, «Игра», 85; В. Астафьева – «Обертон», 85; «Так хочется жить», 95; «Веселый солдат», 98; В. Богомолова «Момент истины», 74, «В кригере», 93; А. Генатуллина «Вот кончится война», 88.

Трагедия русской деревни в ХХ веке. «Деревенская тема общенациональна» (В. Белов). Художественное исследование всех сторон жизни русского села на разных этапах его истории: «Привычное дело», 66, «Кануны», 72-88, «Год великого перелома», 89-91 В. Белова ; «Из жизни Федора Кузькина», 66, «Мужики и бабы», 86, Б. Можаева ; повесть «Кончина», 68, В.Тендрякова ; сборник рассказов «Характеры», 73 В. Шукшина ; тетралогия «Братья и сёстры», 57-78, Ф. Абрамова ; «Последний поклон», 68-93, «Ода русскому огороду», 71-72, В. Астафьева ; «Живи и помни», 74, «Прощание с Матёрой», 76, «Пожар», 85 В. Распутина ; «Драчуны», 81, М. Алексеева. Художественные открытия «деревенской» прозы: характеры «бунтарей» Б. Можаева и В. Тендрякова , «чудиков» В. Шукшина , «старух» В. Распутина.

История советской деревни ХХ века в изображении Ф. Абрамова («Поездка в прошлое»), В. Астафьева, В. Белова («Кануны»), Ч. Айтматова («Прощай, Гульсары», 66, «И дольше века длится день», 80, «Плаха», 86) С. Залыгина ( «Комиссия»), С. Антонова ( «Овраги»), Б. Можаева («Мужики и бабы»), В. Быкова («Облава», 90).

Сельская тема в публицистике – творчество И. Васильева, Ю. Черниченко, А. Стреляного.

Своеобразие жанра и проблематика «городских» повестей Ю. Трифонова : «Обмен», 69, «Предварительные итоги», 70, «Другая жизнь», 75. Трилогия С. Есина «Имитатор», 84, «Временитель», 87, «Соглядатай», 89, и её место в «городской» прозе.

Картины городской жизни в книгах С. Каледина, М. Кураева, В. Маканина, В. Пьецуха. Процесс урбанизации российского населения. Типы маргиналов на страницах современной прозы.

Традиции Ю. Трифонова в современной «женской» прозе Л. Петрушевской, Т. Толстой, Л. Ванеевой, В. Токаревой и других. Феминизм в качестве литературной позиции: произведения М. Арбатовой, Г. Щербаковой, В. Нарбиковой и Марины Палей . Сборник «женских» рассказов «Чего хочет женщина…», 93. Русский феминистский журнал «Преображение». Женщина как объект и субъект в искусстве.

Эволюция русской исторической прозы в ХХ веке. Преобладание историко-биографических жанров в 1920-1950-е годы («Разин Степан», 51, С. Злобина, «Петр Первый», 29-45, А. Н. Толстого , «Дмитрий Донской», 41, С. Бородина ). Новые подходы к изображению прошлого в книгах исторического жанра на современном этапе. Становление русской государственности как центральная тема и лейтмотив романов Д. Балашова «Господин Великий Новгород», 70, «Марфа-посадница», 72, «Младший сын», 77, «Великий стол», 79, «Симеон Гордый», 82, «Ветер времени», 87, «Отречение», 89, «Святая Русь», 91. Роман В. Личутина «Раскол», 95. Своеобразие историзма в романе В. Шукшина «Любавины», 65. Диалоги В. Шукшина о свободе и праве на насилие в киноромане «Я пришёл дать вам волю», 71.

Лениниана М. Шагинян, Е. Драбкиной, А. Коптелова .

«Параболические» романы Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов», 78, «Свидание с Бонапартом», 83, характер исторических аллюзий в них. Автобиографический роман «Упразднённый театр», 93.

Историческая проза В. Пикуля как феномен массовой культуры. Исторический быт и анекдот.

Родословная революции в исторической прозе: народники и народничество в изображении Ю. Трифонова («Нетерпение», 73) и Ю. Давыдова («Соломенная сторожка», 85). Произведения о гражданской войне: С. Залыгина «Солёная Падь», 68, «После бури», 85; Ю. Трифонова «Старик», 78, А. Солженицына «Красное Колесо», 37-90, и другие.

Новые аспекты исторической темы в творчестве М. Шишкина «Всех ожидает одна ночь», 93, «Взятие Измаила», 2000.

Тема ГУЛАГа как один из аспектов современной прозы. Повести и романы о социальных деформациях ХХ века, о подавляющем нравственность страхе: «В круге первом», 55-68, 90, «Архипелаг ГУЛАГ», 70, 89, А. Солженицына ; «Васька», 87, С. Антонова ; «Ночевала тучка золотая», 87, «Рязанка» А. Приставкина ; «Верный Руслан», 63-74, 89, Г. Владимова ; «Факультет ненужных вещей», 64-75, 88, Ю. Домбровского ; «Московская улица» Б. Ямпольского ; «Колымские рассказы» 90, В. Шаламова ; «Погружение во тьму», 57-79, 89, О. Волкова ; «Чёрные камни», 88, А. Жигулина ; «Дом на набережной», 76, Ю. Трифонова ; «Встань и иди», 87, Ю. Нагибина ; «Крутоймаршрут», 88, Е. Гинзбург ; «Илиада Жени Васяева. Год 1949», 94, Евг. Федорова и другие.

Афганская тема в творчестве С. Алексиевич – «Цинковые мальчики», 89; О. Ермакова – «Афганские рассказы», 89, «Знак зверя», 92, Э. Пустынина – «Афганец», 91, В. Маканина «Кавказский пленный», 95; произведения А. Проханова, А. Терехова, С. Липкина. Роман А. Проханова о Чечне – «Идущие в ночи», 01. «Будни» армии в изображении Ю. Полякова – «Сто дней до приказа», 87, и С. Каледина – «Стройбат», 89.

«Философия страдания» в произведениях Л. Бородина, В. Лихоносова, А. Варламова («Лох», «Здравствуй, князь!», «Затонувший ковчег», «Дом в деревне»). Апокалиптические настроения.

НТР, наука и учёные как один из объектов художественного исследования русской прозы 70-х – 80-х годов. Жизнеописание – ведущий жанр научно-художественной литературы: «Нильс Бор», 76, Д. Данина ; «Зубр», 87, Д. Гранина ; «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга», 78, 90, М. Поповского . Будни учёных и науки в книгах: И. Грековой – «Кафедра», 78, и А. Крона – «Бессонница», 74. Борьба за истину в науке и высокую нравственность: «Белые одежды», 87, В. Дудинцева ; «Оправдан будет каждый час», 87, В. Амлинского ; «Бегство в Россию», 94, Д. Гранина.

Возрождение научно-фантастической литературы: И. Ефремов «Час быка», 69, А. и Б. Стругацкие – «Пикник на обочине», 72, «Жук в муравейнике», 80, и другие. Активизация научно-фантастической прозы в период перестройки: альманахи и сборники «Завтра», «Современная фантастика», «Вечер в 2217 году» и другие. Утопии и антиутопии как разновидности социальной фантастики: «Остров Крым», 79, 90, В. Аксенова ; «Москва 2042», 86, В. Войновича ; «Невозврщенец», 89, А. Кабакова ; «Спящий во время жатвы» Л. Латынина ; «Кысь», 2000, Т. Толстой . Усиление тенденции к фантастически-гротесковому изображению действительности: «Альтист Данилов», 80, и «Аптекарь», 88, В. Орлова ; «Белка», 84, «Поселок кентавров», 92, «Онлирия», 95, А. Кима , «Потерянный дом», 87, А. Житинского , «Трижды величайший…», 87, Н. Евдокимова . Жанр фэнтези в творчестве М. Семёновой, Н. Перумова.

Широкое использование на страницах современных произведений мифов и легенд, притч и сказок , образов религиозных книг: «Живая вода», 80, В. Крупина ; «Верлиока», 82, В. Каверина ; «Предтеча», 82, и «Лаз» 90, В. Маканина ; «Зеркало Монтачки», 93, М. Кураева ; «Ермо», 96, Ю. Буйды .

Возрождение сатирической прозы: «Сандро из Чегема», 73-89, «Кролики и удавы», 87, Ф. Искандера ; «Иванькиада», 75, и «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», 79, В. Войновича , «История города Глупова в новые и новейшие времена», 89, В. Пьецуха , «Год за два», 91, М. Жванецкого.

Мемуарно-автобиографическая проза: А. Авдеенко, Н. Берберова, Э. Герштейн, В. Каверин, Н. Мандельштам, И. Одоевцева, А. Цветаева, Л. Чуковская. Лирическая проза 1970-1980-х годов: «Люблю тебя светло», 69, «Когда же мы встретимся?» 78, В. Лихоносова , «Во сне ты горько плакал», 77, Ю. Казакова , «Где сходилось небо с холмами», 84, В. Маканина .

Общая характеристика постмодернизма как литературного направления. Историко-культурный контекст его возникновения и становления. Особенности постмодернистского миропонимания на русской почве. Эстетика постмодернизма (идеи М. Бахтина, Р. Барта ). Усиление условности в прозе, появление «другой» прозы, её эстетические принципы. Рефлектирующее сознание героя, его изображение и пародирование в романе А. Битова «Пушкинский дом» 71, 87, споры вокруг этого произведения. Оппозиционность официозу, утверждение «альтернативной эстетики». Художественные искания и свершения Вен. Ерофева, Саши Соколова, Т. Толстой, Л. Петрушевской, Е. Попова и др.

Герой и конфликт в поэме Вен. Ерофеева «Москва-Петушки», 69, 87. Эстетика безобразного. Традиционность юродства, библейские мотивы. Образ абсурдного быта в произведениях Л. Петрушевской, Т. Толстой, В. Нарбиковой. Тема одиночества и рокового предназначения человека. Эстетика «иронического авангарда» и её развитие в творчестве Вяч. Пьецуха («Новая московская философия», 89). Демифологизация в романе «Роммат», 90. Принцип пародирования, перекличка с идеями и поэтикой Ф. Достоевского. Культурфилософская и психоаналитическая проблематика в произведениях Д. Галковского «Бесконечный тупик», 97, А. Королёва «Голова Гоголя», 92, А. Слаповского «Закодированный», 92, С. Гандлевского «Трепанация черепа. История болезни», 95. Сюрреалистические тенденции в творчестве Ю. Мамлеева . Мультипроза З. Гареева .

Саморазрушение постмодернистской эстетики с середины 90-х годов. Кризис авангарда, отход от сложившихся норм поэтики. Произведения В. Пелевина («Омон Ра», 92, «Жизнь насекомых», 93, «Чапаев и Пустота», 96, «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда», 2003, и др.). Своеобразие творчества Вл. Сорокина : рассказы и повести – «Репетиции», «До и во время», «Норма», 94, «Голубое сало», 98, «Дисморфомания», 90, «Пир», 01. Приёмы коллажа, соц-арта, римейк. «Поп-культура» и массовое искусство в конце ХХ века. Произведения Ник. Перумова, Б. Акунина и др. Дискуссия на страницах «Литературной газеты» «Сумерки литературы: закат или рассвет?».

Своеобразие «третьей» волны русской эмиграции , возникновение литературных кружков, альманахов, журналов («Грани», «Континент», «Метрополь»). Расширение связей с европейской и американской культурой и её влияние на русскоязычных писателей: С. Довлатова, В. Аксёнова, Сашу Соколова, И. Бродского, Г. Владимова, В. Войновича, В. Максимова и др. Пространство и время в романе Саши Соколова «Школа для дураков», 89; особенности повествования: метафоризация, «поток сознания», игровое начало, обилие реминисценций и аллюзий. Ироническая проза В. Аксенова («Остров Крым», 90, «Ожог», 91, «Желток яйца», 91). Пародирование традиционных сюжетов. Автобиографизм произведений писателя 90-х годов («Московская сага», 93).

Жанр сатиры, антиутопии в творчестве В. Войновича («Москва–2042», 86). Тема покаяния и духовного возрождения в творчестве В. Максимова («Семь дней творения», 73, «Прощание из ниоткуда», 76, «Ковчег для незваных», 79). Восстановление разорванных связей, возвращение эстетических традиций, новые творческие подходы.

Источник:
Довлатов иностранка анализ
Многостороннее художественное исследование прошлого и настоящего страны. Картины исторических событий, анализ внутреннего мира человека на переломных этапах истории России (Советского Союза).
http://studfiles.net/preview/2455023/page:30/

Довлатов иностранка анализ

«Довлатов стал гением только в эмиграции». Воспоминания близкого друга писателя

Биограф и близкий друг Сергея Довлатова - о том, как и почему Довлатов стал популярным.

В СССР Сергей Довлатов был непризнанным талантом, а знаменитым стал только в США

В начале апреля в Великом Новгороде традиционно проходят Дни чтения. В этом году организаторы решили взять киношную тему, ведь 2016-й - Год кино, и пригласили известных питерских писателей: Дмитрия Каралиса - автора сценария картины «Коридор бессмертия», посвященной подвигу ленинградцев, которые зимой 43-го за несколько недель построили железнодорожную линию для доставки грузов в блокадный город, и председателя Союза писателей Санкт-Петербурга Валерия Попова , по сценариям которого снято несколько фильмов.

Но наш разговор с Валерием Георгиевичем зашел о его работе над книгами серии «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ) - о Михаиле Зощенко, Дмитрии Лихачеве и Сергее Довлатове.

- В советские времена серия «ЖЗЛ» была очень популярна. Сейчас, как мне кажется, читательский интерес к книгам об известных личностях падает…

Не скажите. На книжных ярмарках у стендов «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия» всегда многолюдно. Менеджеры этой серии - молодцы. Они действительно ярких, неординарных героев выбирают. В советский период узнаваемых единым оформлением книг «ЖЗЛ» было везде много, потому как тиражи выходили по 100 тысяч экземпляров. Сейчас же, как правило, по три тысячи единиц печатают. Но спрос на такую литературу большой - две мои книги из трех (а работа про Зощенко только в прошлом году выпущена) уже переизданы снова.

Нам присылают большой список персон, на которых пал выбор «Молодой гвардии». Мы его изучаем и отбираем для себя героев. Я ни секунды не колебался по поводу Довлатова и Зощенко, поскольку так же, как и они, в своих художественных текстах применяю иронию и гротеск. Что касается Дмитрия Лихачева, то сомневался, браться описывать его жизнь или нет. Но недолго.

- Вас от некоторых других авторов «ЖЗЛ» отличает манера написания - легкая, понятным языком, без сложных научных формулировок. Но, когда читаешь, складывается ощущение, что вы пытаетесь опровергнуть устоявшееся мнение о судьбе ваших героев…

Я не пытаюсь, а опровергаю мифы о их жизни. Принято считать, что Михаилу Зощенко советская власть не давала писать то, что ему хотелось, что Сталин погубил писателя. Дар сатирика - сам по себе опасный дар, и Зощенко это хорошо понимал. Он был смелым, успешным, хорошо зарабатывавшим советским автором. Ему принадлежит идея печатать не толстые сборники, а тонкие книжки. Ильф и Петров по славе и близко не стояли к Зощенко. Его на улицах то и дело останавливали прохожие и высказывали свое восхищение. Так что ошибочно мнение, что его таланту не давали развернуться.

Что касается Дмитрия Сергеевича Лихачева, то он получал удары не только со стороны власти, но и со стороны друзей-либералов, которые обвиняли его чуть ли не во всех грехах. Лихачеву в полной мере довелось испытать на себе и барский гнев, и барскую любовь - ведь Михаил Горбачев пытался для себя приспособить правдолюбца Лихачева.

- С Сергеем Довлатовым вы были приятелями. И книгу о нем построили на наблюдениях своих и других ленинградских шестидесятников. Почему же тогда семья Сергея Донатовича в штыки восприняла вашу работу, ведь вы описывали то, чему были свидетелем?

Да, у издания «ЖЗЛ» про Довлатова - непростая судьба. Изначально планировалось, что в книгу войдет большое количество отрывков из сочинений и писем Сергея и еще фотографии разных лет. Но, как видите, снимка нет даже на обложке. Я отправлял готовые отрывки рукописи родственникам. Но им показалось, что я рисую образ исключительно расчетливого человека, который заранее спланировал свой успех. Супруга же Довлатова - Елена - убеждена, что он жил как жилось, не заглядывая вперед.

Но как бы там ни было, издание в 2010 году все же вышло.

- Так как, по вашему мнению, Довлатов на самом деле рассчитал свою траекторию успеха?

У него был хороший интуитивный автопилот, позволявший в свою пользу оборачивать многие неприятные события.

Отъезд за границу в 1978 году - был для него правильным шагом. Почему? Потому что в Союзе на тот момент была целая плеяда сильных литераторов - Кушнер, Битов, Марамзин, Грачев, Бродский, Городницкий, Уфлянд, Кумпан… Безусловно, Сергей не затерялся бы среди них. Но был бы всего лишь одним из. А в Америке он очень быстро прославился и вошел в число лучших авторов, пишущих на русском. По сути, серьезно заниматься писательством он начал только после своего отъезда. В США у него не было выбора - либо упорно работаешь, печатаешься и получаешь приличные гонорары, либо прозябаешь в бедности. И именно там Довлатов раскрылся как мастер слова.

- А что, в Союзе в те времена писательский труд не требовал самоотдачи и усердия?

Требовал, конечно. Но мы тогда жили комфортно - дешевая еда в магазинах, недорогое жилье, отлаженная система книгораспространения по стране и огромные тиражи. моя первая книжка «Южнее, чем прежде» вышла в 1969 году 100-тысячным тиражом. При таких благоприятных условиях писатели могли себе позволить неспешно - с чувством, с толком, с расстановкой - месяцами, а то и годами совершенствовать тексты, а не гнать повести, рассказы, лирику словно на конвейере.

Но нельзя забывать и об особой дружеской атмосфере, что царила тогда в ленинградских кругах интеллигенции. Физики и лирики встречались у кого-нибудь из знакомых на квартирниках, где часами могли обсуждать новые направления в искусстве, литературе. Товарищу, у которого возникали трудности, и деньгами помогали, и приютить могли.

Что касается Сергея, так он был не идеален - да, нуждался в средствах, но при этом нарушал сроки сдачи материалов в газеты, мог вообще не выполнить задания. Но ведь не голодал, не на улице спал. Поэтому, возможно, и не было у него особой потребности в каждодневном труде писателя и журналиста.

- В этом году - 75 лет со дня рождения Сергея Донатовича. Как вам кажется, мог бы он стать кем-то другим, не писателем?

Думаю, нет. В какой-то степени его путь был предопределен с детства. Он - мальчик из хорошей семьи. Отец - Донат Исаакович - работал режиссером-постановщиком в театре, а мама - Нора Сергеевна - трудилась литературным корректором. Родители с малолетства брали Сергея с собой в гости в семьи известных ученых, артистов, интеллектуалов. Он водил дружбу с такими же, как он, умными, начитанными мальчиками. Но, в отличие от них, он еще постигал жизнь в дворовых компаниях.

Упражнения со словами для многих их нас, представителей ленинградской молодежи 60-х, стали неотъемлемой частью бытия. К новой литературе сама жизнь подталкивала и ее абсурдное воплощение в книгах официально признанных советских писателей. На ум приходит роман Георгия Маркова.

Есть там главы, как секретарь обкома из Сибири, оказавшись в Италии (ехать не хотел, но партия сказала, что надо), встречает на приеме в посольстве итальянскую герцогиню-красавицу-миллиардершу, которая тут же, потеряв голову, бросив многочисленные дворцы и замки, устремляется за ним в далекую Сибирь, в отчаянии предлагая себя и свои капиталы. После долгой страстной ее мольбы он хмуро соглашается взять лишь капиталы - да и то, ясное дело, не для себя, а для области.

Сколько пафоса в тексте. Но мы, когда это читали, - просто хохотали. Советская литература - мать гротеска!

Ну и как тут было не начать самим писать. Но писать иначе: иронично, емко, кратко, но образно, оригинально, самобытно, без банальностей и пафоса, но всякий раз о жизни и о людях. Все это есть в произведениях Сергея Довлатова.

«Компромисс», «Чемодан», «Заповедник», «Иностранка», «Соло на ундервуде»… Берите любую книгу. Не ошибетесь.

Чеканный профиль командора

Из книги Валерия Попова «Довлатов»

…Довлатов оказался гениальным мастером пиара, хотя тогда это слово было нам незнакомо (да и в Америке только обретало права). Как красиво он, например, подает свое знакомство с переводчицей: «Очаровательная Анн Фридман повергла меня в любовь и запой». Даже запой пригодился для создания неповторимого образа!

И еще один непревзойденный пиаровский ход: «Дело осложнялось тем, что «Зона» приходила частями. Перед отъездом я сфотографировал рукопись на микропленку. Куски ее мой душеприказчик раздал нескольким отважным француженкам. Им удалось провезти мои сочинения через таможенные кордоны. Оригинал находится в Союзе. В течение нескольких лет я получаю крошечные бандероли из Франции. Пытаюсь составить из отдельных кусочков единое целое. Местами пленка испорчена (уж не знаю, где ее прятали мои благодетельницы)».

У кого не возникнет интерес к этому сочинению после столь пикантного способа его транспортировки? Заодно этим оправдывается некоторая рваность текста.

Преодолев полосу дискомфорта, неизбежную для любого «неместного», Довлатов постепенно разбирается в американской литературной жизни, вписывается в нее - и оценивает восторженно: «На семь моих книжек по-русски - в нашей прессе четыре с половиной рецензии, но один мой «Компромисс» на английском - 30 американских рецензий! Русские не платили, да еще пытались уязвить. А американцы платят по 5 тысяч долларов за рассказ, конкретно и доброжелательно».

Действительно, лишь Довлатов удостоился одобрительных рецензий не в эмигрантских, а в настоящих американских журналах. Он один собрал больше, чем все остальные русские за рубежом (исключая, разумеется, Солженицына и Бродского), рецензий в прессе, в том числе и в американской, и почти все эти рецензии - восторженные:

«…Сборник Довлатова заставляет вспомнить фильмы Бастера Китона - герой проходит через ужасные происшествия с абсолютно бесстрастным лицом».

«Щемящий юмор достигается продуманным соотнесением простых предложений. Стереотипные славянские крайности замечательным образом отсутствуют».

«…Можно только надеяться, что он продолжает одеваться так же плохо и писать столь же чудесные рассказы».

И вершина его карьеры - публикация его рассказов в престижнейшем «Ньюйоркере». Так высоко не поднимался здесь ни один русский писатель… да и из американских далеко не все удостаивались такой чести.

Недаром ему «завидовал» сам Курт Воннегут! Из письма Довлатова И. Меггеру:

«…А теперь - когда мне, извините, случилось запить в Лиссабоне, то меня купали в душе и контрабандой сажали в самолет два нобелевских лауреата - Чеслав Милош и Бродский. При этом Милош повторял: «Я сам люблю выпить, но тебе уже хватит».

Постепенно Довлатов становится самым знаменитым русским прозаиком эмиграции. И хотя хитрый Довлатов стремился в любой компании представиться непутевым Шурой Балагановым - «чеканный профиль командора» проступает все четче.

Источник:
Довлатов иностранка анализ
Биограф и близкий друг Сергея Довлатова — о том, как и почему Довлатов стал популярным. В СССР Сергей Довлатов был непризнанным талантом, а знаменитым стал только в США В начале апреля в Великом Новгороде традиционно проходят Дни чтения.
http://blog.beinenson.news/2016/04/15/dovlatov-popov-emigration/

Поурочный план по русской литературе тов

Поурочный план по русской литературе «С.Д.Довлатов. Очерк жизни и творчества.»

Успейте воспользоваться скидками до 50% на курсы «Инфоурок»

Русская литература 11 класс Урок:_______ Дата:_________

Тема: С.Д.Довлатов. Очерк жизни и творчества. «Наши, «Иностранка».

Цел ь : п ознакомить с жизнью писателя и его творческой деятельностью; п омочь учащимся сформировать образ Довлатова: писателя и человека, разглядеть уникальность, новаторство, традиционность его прозы; п роанализировать своеобразие прозы Довлатова на примере повести « Наши, «Иностранка»; р азвивать интерес к чтению и изучению произведений современной русской литературы.

Тип урока: изучение нового материала.

Методы: словесный, информационный, аналитический.

Приветствие. Концентрация внимания учащихся.

II . Подготовка к теме урока

Объявление темы и целей урока.

III. Формирование новых знаний

Сегодня мы встречаемся с русским писателем конца ХХ века — Сергеем Донатовичем Довлатовым.Довлатов относится к тем талантливым писателям, которые по тем или иным причинам покинули Родину и обрели популярность, печатаясь на западе.

Эпиграфом к уроку хотелось бы привести строки

Жаль, что не смог пожить ещё.

Попрать Судьбы своей законы,

для нас открыл, свои ты дали.

над каждой строчкой, каждым словом,

1 . Знакомство с биографией писателя.

Сергей Донатович Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). С 1944 года жил в Ленинграде.

В 1959 году Довлатов поступил на филологический факультет Ленинградского университета (отделение финского языка), который ему пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения. С 1962 по 1965 год служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики Ленинградского университета. Работал журналистом в заводской многотиражке «За кадры верфям» , начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей «Горожане» вместе с В.Марамзиным, И.Ефимовым, Б.Вахтиным и др. Одно время работал секретарем у В.Пановой. В 1972-1976 гг. жил в Таллинне, работал корреспондентом таллинской газеты «Советская Эстония», экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское). В 1976 г. вернулся в Ленинград. Работал в журнале «Костер» .

Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах «Континент» , «Время и мы», за что был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. В 1979-1982 гг. издавал либеральную эмигрантскую газету «Новый американец» на русском языке. Одна за другой выходят книги его прозы - «Невидимая книга» (1978), «Соло на ундервуде» (1980), повести «Компромисс» (1981), «Зона» (1982), «Заповедник» (1983), «Наши» (1983) и др. К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале » New-Yorker «.

За двенадцать лет жизни в эмиграции издал двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче на радио » Свобода » в 1980-х гг..

Умер 24 августа 1990 года в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. Похоронен на кладбище «Маунт Хеброн» ( Mount Hebron Cemetery ).

Сергей Довлатов был официально женат дважды.

Первая жена: Ася Пекуровская, брак длился с 1960 по 1968 год.

В 1970 году, уже после развода, у неё родилась дочь Мария Пекуровская, ныне вице-президент рекламного отдела кинокомпании Universal Pictures . В 1973 году эмигрировали из СССР в США.

Гражданская жена Тамара Зибунова; от неё:

Дочь Александра (род. 1975 г.).

От второй жены: Елены Довлатовой (урожд. Ритман):

Екатерина (род. 1966 г.) и

Николай (Николас Доули; род. 1981 г.) - родился уже в США.

4.Чтение учителем «Из повести «Ремесло»

«Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии, иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.
Толстый застенчивый мальчик. Бедность. Мать самокритично бросила театр и работает корректором.
Школа. Дружба с Алешей Лаврентьевым, за которым приезжает «форд». Алеша шалит, мне поручено воспитывать его. Тогда меня возьмут на дачу. Я становлюсь маленьким гувернером. Я умнее и больше читал. Я знаю, как угодить взрослым.
Черные дворы. Мечты о силе и бесстрашии. Похороны дохлой кошки за сараями. Моя надгробная речь, вызвавшая слезы Жанны, дочери электромонтера. Я умею говорить, рассказывать.
Бесконечные двойки. Равнодушие к точным наукам. Совместное обучение. Девочки. Неуклюжие эпиграммы..

1952 год. Я отсылаю в газету «Ленинские искры» четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три - про животных.
Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале «Костер». Напоминают худшие вещи средних профессионалов.
С поэзией кончено навсегда.
Аттестат зрелости. Производственный стаж. Типография имени Володарского. Университет имени Жданова. Филфак. Прогулы. Студенческие литературные упражнения.
Бесконечные переэкзаменовки. Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой. Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами - Рейном, Найманом, Бродским.

1960 год. Новый творческий подъем. Тема - одиночество.
Выпирающие ребра подтекста. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий. Недолгие занятия боксом. Безделье. Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет.
В дальнейшем я говорил о причинах ухода - туманно. Загадочно касался неких политических мотивов.
На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался.
Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду..».

Мы узнали биографию Довлатова. Сергей Донатович Довлатов превратил свою биографию в одно большое литературное произведение. Читая прозу С. Д. Довлатова, обращаешь внимание на то , что в большинстве его произведений повествование идет от первого лица. Возникает ощущение присутствия самого автора. Завершая роман «Иностранка», писатель сам говорит об этом: «Ты — персонаж, я — автор. Ты — моя причуда. Все, что слышишь, я произношу. Все, что случилось, мною пережито». И далее : «Те, кого я знал, живут во мне. Они — моя неврастения, злость, апломб, беспечность». Говоря о С. Д. Довлатове в его произведениях, мы будем называть его «автор-персонаж» , что, безусловно, не означает, что вся проза писателя абсолютно биографична.Рассказы из цикла «Чемодан» тоже основаны на биографическом опыте. Впервые «Чемодан» был опубликован в 1986 году и представляет собой образец зрелой довлатовской прозы.

В «Чемодане» повествование ведётся от лица самого Довлатова. Впрочем, это не означает, что всё им рассказанное – чистая правда.
IV . Итог урока.

Подводя итог всему сказанному о Довлатове, определим в чем же состоит традиционность, а в чем новаторство, своеобразие творчества писателя.

3 сентября 2007 года на улице Рубинштейна в Санкт-Петербурге открыли Мемориальную доску Сергею Довлатову . У дома №23 на улице Рубинштейна собрались сотни людей. В руках цветы и видеокамеры. Музыканты играют джаз. В этом доме он прожил 31 год.

В мероприятии приняли участие вдова писателя Елена Довлатова и дочь Катерина, которая возглавляет Международный Фонд Довлатова.

С инициативой установки мемориальной доски выступили друзья Сергея Довлатова, поклонники его творчества. К сожалению, Сергей Донатович

не получил прижизненного признания на Родине, но он всегда верил, что это случится. Однажды Довлатова спросили о том, кому нужны его произведения в Советском Союзе, он ответил: «Всем. Просто сейчас люди об этом не догадываются». Слова писателя оказались пророческими, сейчас Довлатов по праву считается одной из самых ярких личностей в русской литературе XX века.

«Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски.
В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что.
Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой
. »

Подготовить сообщение «Постмодернизм как новый этап в развитии культуры, как авангардное литературное направление»

Глава 1. Семейный роман в русской литературе.11

1. „Анна Каренина" Л. Толстого: "мысль семейная" и нравственные понятия.12 -

2. „Семья" Н. Федоровой: семья и чуждый мир.31-

3. „Времена года" В. Пановой: семья и советский социум.55

Глава 2. „Наши" и традиция семейного романа.79 -

1-1. Книга „Наши": герои и структура.81

1-2. Книга „Наши": герои и прототипы.104

2. Книга „Наши": социальный и исторический контекст.125 -

3. Книга „Наши": проблемы стиля. 140

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Ким Хен Чон

Всё интересуются, что там будет после смерти? После смерти начинается - история»1 (4:242).

Это - последняя фраза Сергея Довлатова в его последних v. предсмертных «Записных книжках» (Нью-Йорк, 1990), подготовленных автором к своему пятидесятилетнему юбилею наряду со сборником пятнадцати лучших произведений под названием «Рассказы»2.

Довлатовской "истории" уже больше четверти века. За это, в общем, короткое время ситуация не печатавшегося советского автора полностью изменилась. Рассказы, отвергавшиеся советскими редакциями, ставшие причиной авторских страданий, превратились в любимую читателем современную классику. Они издаются как в отдельных сборниках, так и в собрании сочинений Сергея Довлатова, переизданном несколько раз из-за большого спроса среди читательской аудитории3.

Сейчас уже трудно представить, как переживал автор отсутствие публикаций. Сегодня опубликованы практически все произведения Сергея

1 Довлатов С. Собрание сочинений: В 4-х т. / Сост. А. Арьев. Т. 4. СПб., 2003. С. 242. Далее ссылки на это издание даются в нашем тексте с указанием тома и страницы на скобках.

2 Эти юбилейные "рассказы" перепечатаны в сборнике «Последняя книга» (СПб., 2001).

3 Впервые собрание сочинений Сергея Довлатова вышло в свет в 1993 году в трех томах с обложкой Александра Флоренского, на ней Довлатов изображен с его любимой собакой. Потом в собрание добавили несколько ранних рассказов, интервью и выступлений автора, и в итоге получилось четыре тома - с фотографиями Довлатова разных лет на обложках (2003). В последнем собрании (2005) изменился только внешний вид - более солидная обложка кирпичного цвета без всяких украшений только с именем автора.

4 См. Довлатов С. Речь без повода. или Колонки редактора. M., 2006.

Подобная популярность, поздно пришедшая к покойному автору, дополняется торжественными церемониями: открытием мемориальной доски - сначала в 2003 году в Таллинне на улице Вабрику (дом 41), где автор провел несколько лет (1972-1975), затем в 2007 году в Санкт-Петербурге на улице Рубинштейна (дом 23), где он прожил практически все советские годы. Усиливается и исследовательский интерес к творчеству Сергея

Довлатова. Первыми публикации о нем (еще при жизни автора) были i i рецензии на довлатовскую прозу, опубликованные в зарубежных изданиях. О книгах Довлатова заинтересованно писали не только русские эмигрантские (П. Вайль, А. Генис, Г. Владимов, И. Серман, М. Таранов и др.), но и американские (У. Гудман, А. Каррикер, К. Розенберг, С. Рута, Ф. Уильяме, Д. Уолтон, Г. Фили, Д. Финне, Э. Хоффман и др.) критики. Однако они преимущественно уделяли внимание содержанию книг, почти не обращаясь к специфической поэтике автора. Подобный идеологический акцент особенно заметен среди американских критиков6. t

Воспоминания близких, появившиеся после смерти автора (большинство этих людей занимается творческой или литературоведческой деятельностью), постепенно дополняются материалами, способствующими пониманию творческого мира Довлатова7. Хорошим примером этого может

5 См. Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999; Сергей Довлатов, Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М., 2001; Сергей Довлатов. Сквозь джунгли безумной жизни. СПб., 2003; и несколько номеров журнала «Звезда» разных лет (в том числе, 2006 -№ 9; 2008 -№ 1).

6 См. Последняя книга. С. 569-597.

7 См. мемуарные статьи: Арьев А. Синеглазая мишень, Бродский И. О Серёже Довлатове, Вайль П. Без Довлатова, Вольф С. Чем я обязан Довлатову, Губин В. Наедине со светом, Зверев А. Записки случайного постояльца, Кривулин В. Поэзия и анекдот, Лосев Л. Русские писатель Сергей Довлатов, Найман А. Персонажи в поисках автора, Попов В. Кровь - единственные чернила, Рохлин Б. Кто отражается в зеркале, Скульская Е. Большой человек в маленьком городе, Смирнов И. Довлатов в поисках роли, Уфлянд В. Утром на «вы», вечером на «ты» (Последняя книга. С. 283-446); Бланк-Мечик К. У тебя будет красное платье., служить монография Александра Гениса «Довлатов и окрестности» (М., 1999: 2 изд. - М., 2004). Отталкиваясь от воспоминаний о писателе (они познакомились в Нью-Йорке и вместе работали в еженедельной газете «Новый американец»), Генис пытается понять художественную технику и своеобразную поэтику Довлатова, затрагивая разные дискуссионные проблемы творчества.

Первое чисто литературоведческое исследование о творчестве Сергея

Довлатова - монография Игоря Сухих «Сергей Довлатов: время, место, судьба» (Санкт-Петербург) - появилось в 1996 году. Эта книга послужила стимулом "для научного изучения поэтики Сергея Довлатова, развеяв многие мифы, сопровождавшие прозу Довлатова. В рецензии на второе издание монографии (2006) И. Булкина подчеркивает, что работа Сухих остается актуальной, поскольку он «поднимал все те же вопросы и пытался если не вполне ответить на них, то по возможности объяснить и откомментировать некоторые очевидные вещи и перевести разговор из сферы биографической в о сферу стилистическую и историко-литературную» .

Помимо этой книги за последнее десятилетие появились (и появляются) интересные статьи9, учебные пособия 10 , диссертации 11 и

12 доклады о Довлатове и на международных и российских конференциях.

Новохацкая Н. Триптих, Шкляринский А. Сто слепящих фотографий (О Довлатове. Статьи, рецензии, воспоминания. Нью-Йорк-Тверь, 2001. С. 169-222.).

См. также мемуарные монографии: Рейн Е. Мне скучно без Довлатова. СПб., 1997; Пекуровская А. Когда случилось петь С.Д. и мне. СПб., 2001; Соловьев В., Клепикова Е. Довлатов вверх ногами. М., 2001; Ерхов В. Сергей Довлатов и его герои. Казань, 2002; Штерн Л. Довлатов, добрый мой приятель. СПб., 2005; Алейников В. Довлатов и другие. М., 2006.

8 Булкина И. Сухих И.Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба // Новое литературное обозрение. 2007. № 88. С. 425-426.

9 См. Звезда. 1994. № 3 (номер целиком посвящен С. Довлатову); Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба; О Довлатове; Последняя книга (С. 449-550.).

В нашем исследовании творчество Сергея Довлатова рассмотрено в историческом и сопоставительно-сравнительном аспекте. По мере того, как к поэтике автора применяются разнообразные подходы, выявляется традиционность поэтики Довлатова (в основном, как уже было сказано выше, в стилистическом и жанровом аспектах). Однако до сих пор не существует подробного анализа текстов Довлатова в сопоставлении с конкретными произведениями других русских писателей разных эпох. Этим объясняется выбор метода диссертации. Исторический и сопоставительно-сравнительный метод в нашем исследовании дает понятие не только о связях творчества Сергея Довлатова с традициями русской литературы, но также о месте автора в современной литературе и особенностях его книг.

Выбор произведений, сопоставляемых с книгой Сергея Довлатова, очень важен. Неточный выбор ведет к тому, что ничего нового, интересного сравнение не даст, но, напротив, даже приведет к неверным толкованиям.

10 Ланин Б.А. Проза русской эмиграции (третья волна). М., 1997; Русская литература XX века: В 2-х т. / Под. ред. Л.П. Кременцова. М., 2003; Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература. 195090-е годы: В 2-х т. М., 2006; Литература русского зарубежья (1920-1990) / Под. общ. ред. А.И. Смирновой. М., 20Об; Черняк М.А. Современная русская литература. М., 2008.

11 Букирева Т. Аспекты языковой игры: аномальность и парадоксальность языковой личности С. Довлатова. Краснодар, 2000; Филатова В. Авторизация предложения в художественном тексте: (на материале творчества Сергея Довлатова). Нижний Новгород, 2000; Богданова Е. Лексические приметы дискурса власти и дискурса личности в произведениях С. Довлатова. СПб., 2001; Власова 10. Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова. М., 2001; Воронцова-Маралина А. Проза Сергея Довлатова: Поэтика цикла. М., 2004; Дочева К. Идентификация личности героя в творчестве Сергея Довлатова. Орел, 2004; Матвеева И. Культурный и образный мир языка писателя: На материале произведений Сергея Довлатова. Орел, 2004; Вашукова М. Особенности восприятия и анализа философско-юмористической прозы 60 - 90-х гг. XX века в 11 классе: (на примере произведений С. Довлатова и Ф. Искандера). М., 2005; Вейсман И. Ленинградский текст Сергея Довлатова. Саратов, 2005; Бирюкова О. Семантико-прагматические функции и стилистические возможности частиц в художественном тексте: (на материале прозы С. Довлатова). Владивосток, 2007; Добразракова Г. Пушкинский миф в творчестве Сергея Довлатова. Самара, 2007; Плотникова А. Традиции русской классической литературы в творчестве С.Д. Довлатова. М., 2008.

Чтобы избежать подобных ошибок, данное исследование, в первую очередь, ограничено объектом сопоставления. Предметом исследования стала семейная хроника «Наши», одно из главных произведений Сергея Довлатова. Естественно, другие, сопоставляемые с этой хроникой, произведения относятся к жанру семейного романа.

Что такое семейный роман? В нем какова особенность? П. А. Николаев в своем словаре по литературоведению пытается определить "семейный роман" таким образом: «Роман иногда называют эпосом частной жизни. По логике такого определения роман должен был сформироваться и в том его варианте, когда частная жизнь представала в особом, сублимированном качестве. "А что может быть концентрированнее, сублимированнее той формы частной жизни, которая называется семьей? Отсюда и особый тип романа - семейный. Здесь нужно вести речь не об определенных сторонах семейных отношений, а именно о специфическом жанровом явлении, называемом семейным романом»13.

На самом деле, одним словом определить "семейный роман" - трудно. Если применить тематический подход (это «роман о семье»), то почти все произведения прямо или косвенно можно связать с этим жанром. Американская исследовательница Анне Хруска выделяет три черты семейного романа на примере романа Льва Толстого «Анна Каренина»: «What, exactly, is a family novel? Actually, there"s not much of a critical consensus on what the term means. <.> As a general rule, a family novel is a novel that does at least one of three things. First, it questions what a family is. It also usually looks at how relationships work within a family. And finally, a family

13 Николаев П. Словарь по литературоведению, http://nature.web.ru/litcra/12.11 .html novel tends to address the idea of family as port of the social world. (Что такое, в точности, семейный роман? На самом деле, существует не много положительных определений этого термина. <.> Как правило, семейный роман характеризуется, по крайней мере, одной из трех вещей. Во-первых, это вопрос о природе семьи. Кроме того, это рассмотрение взаимоотношений в семье. И, наконец, семейный роман посвящен идее семьи как части общества)»14. В связи с этим надо отметить, что все три признака в семейном романе, как правило, существуют не отдельно, а неотъемлемо друг от друга.

Наше исследование отталкивается от последнего абзаца книги Сергея Довлатова «Наши»: «Перед вами - история моего семейства. Надеюсь, она достаточно заурядна. <.> Это то, к чему пришла моя семья и наша родина» (2:380). Главная задача Довлатова в этой книге - представить отношения личности и общества через историю одной семьи - совпадает с определением семейного романа в данном исследовании.

Опорными точками жанра избраны произведения разных эпох. Среди романов XIX века, посвященных отношениям семьи и общества, в первую очередь, вспоминается «Анна Каренина» Льва Толстого, один из величайших мировых шедевров. О ней писали многие выдающиеся литературоведы (и мировые писатели), и до сих пор роман Толстого находится в центре внимания исследователей разных областей.

Однако чаще всего привлекал внимание не жанр, а образ Константина Левина как воплощение графа Толстого. Подобная склонность исследователей объясняется тем, что «Анну Каренину» понимают либо как

14 Хруска A. (Hruska Anne) The many faces of Anna Karcnina. Calling the family into question. http://wwvv.oprah.com/article/oprahsbookcliib/anna genre a/4 социальный роман, изображающий светское общество 1870-х годов, либо, наоборот, как "антисоциальный", религиозно-философский роман, основанный на религии и морали позднего Толстого. Эти противоположные толкования основаны в одном фундаменте: приобретающей все большее значение сюжетной линии Константина Левина.

Наше исследование обращает особое внимание на первоначальный замысел автора (роман о неверной жене и каре за семейную измену), на ядро семейного романа в сложной структуре книги.

Другая (может быть, более важная) причина выбора романа Толстого «Анна Каренина» объясняется принципом контраста: семейный "роман" "рассказчика" Довлатова принципиально отличается от такого же романа "писателя" Толстого как композиционно, так и стилистически. Однако, несмотря на противоположность поэтики обоих авторов, главная идея их произведений во многом совпадает. Эти два художника видели в семье личность человека и историю человечества на фоне светского общества 1870-х годов и советского общества 1970-х годов.

В данном исследовании избраны для сопоставления еще два романа, где изображается жизнь русской семьи на фоне важных событий XX века. Эти "промежуточные" романы - «Семья» Нины Федоровой и «Времена года» Веры Пановой - оказываются дополнительными звеньями между произведениями Льва Толстого и Сергея Довлатова. Кроме того, в отличие от романа «Анна Каренина», которого посвящены бесчисленные публикации, исследования этих двух произведений почти отсутствуют. Попытка анализа художественных текстов двух талантливых писательниц в контексте традиции семейного романа также является научной новизной данного исследования.

Роман Федоровой «Семья» - это история русской семьи, живущей в Китае накануне второй мировой войны. Он был написан на английском языке и опубликован в Америке в 1940 году. Любопытно, что в отличие от Сергея Довлатова, эмигранта "третьей волны" автор этого романа - эмигрант "второй волны" - покинул Родину невольно. В таком биографическом контексте роман Федоровой естественно - апология семьи.

Роман «Времена года», написанный в 1953 году лауреатом Сталинской премии Верой Пановой, изображается две советские семьи после Второй мировой войны. Он интересен еще и потому, что между ним и довлатовской книгой возможна контактная связь. Довлатов какое-то время был литературным секретарем Веры Пановой.

Анализу трех указанных семейных романов посвящена первая глава нашего исследования. Во второй главе рассмотрена книга Сергея Довлатова «Наши», с опорой на наиболее актуальные проблемы авторской поэтики (проблема прототипов, проблема жанра). В заключении подводятся итоги исследования.

Предпринятая работа позволяет более глубоко понять поэтику Сергея Довлатова, сочетание в ней традиционных и новаторских элементов.

В приложении впервые предпринята попытка реального комментария к довлатовской книге «Наши».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Книга С.Д. Довлатова "Наши" и традиция семейного романа"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, мы попытались ответить на вопросы: почему Довлатов взялся за семейную летопись и почему он написал ее фрагментарно в довольно коротком объеме? В этих вопросах заключается суть нашего исследования. Они позволяют нам глубже постичь образ самого писателя Сергея Довлатова и проникнуть в его творческий мир.

В нашем исследовании понятие "семья" таково: семья представляет собой не только личное соединение двух людей, но и самую минимальную единицу общества, и потому любые проблемы в семье, вплоть до самой мелкой, неизбежно являются проблемами всего общества. В ракурсе этой противоречивости многие писатели рассматривали и рассматривают ныне в своих произведениях тему "семьи". Для Сергея Довлатова, в том числе, семья равна "государству".

Для того, чтобы выявить соотношения книги Довлатова «Наши» с традицией русского семейного романа и понять ее как современное семейное произведение, в данном исследовании были избраны три русских семейных романа разных эпох - имперского, эмигрантского и советского времени. Они используются в качестве типологических аналогий к довлатовской книге (хотя несомненно его знакомство с «Анной Карениной» и «Временами года»).

Обратимся к выводам, полученным при анализе четырех романов, хотя о них в известной степени уже было упомянуто во второй главе данного исследования.

Замысел первоначального варианта романа Льва Толстого «Анна Каренина» связан с семейным мотивом «прелюбодеяния». Автор с нравственной точки зрения поставил такой вопрос: имеет ли право общество осудить "дурной поступок" светской дамы? Ответ дается уже в евангельском эпиграфе: «Мне отмщение, и аз воздам». То есть, судить человека за любой его поступок - это дело не человека, а Бога. Правда, что этот первоначальный вариант не был реализован, и затем он усложнился в завершенной структуре романа.

Однако нельзя забывать, что Толстой и позднее не думал о замене первоначального заглавия и религиозного эпиграфа: «. Я (Л. Н. Толстой в 1907 году. - К.Х.) должен повторить, что я выбрал этот эпиграф просто, как я уже объяснил, чтобы выразить ту мысль, что то дурное, что совершает человек, имеет своим последствием все то горькое, что идет не от людей, а от s бога и что испытала на себе и Анна Каренина. Да, я помню, что именно это я

98 хотел выразить» .

Главным конфликтом в романе Толстого «Анна Каренина» оказывается столкновение светского общества (в том числе светской семьи, где нет домашнего очага, даже нет фундамента семьи - семейной традиции), и его противника (Константин Левин) или обличительницы (Анна Каренина). Однако эти два главных лица не выполнили свою задачу - создать идеальную семью. Анна покончила жизнь самоубийством, а Левин, который крепко верил в то, что семья дает не только счастье, но и утешение нравственного беспокойства, не мог окончить свое духовое скитание, стоя на краю жизни и смерти.

98 Вересаев В. Лев Толстой //Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Т. 2. М., 1978. С. 294.

В романе Нины Федоровой «Семья», наоборот, удалось представить перед нами идеальную семью, поскольку задача писательницы-изгнанницы заключалась в защите семейных ценностей от ужасного мирового катаклизма. Для решения этой задачи Федорова обращает внимание на изображение русской семьи, изгнанной в Китай, которую объединяют крепкий домашний очаг и семейная традиция (вечерний чай и молитва перед единственной увезенной с Родины семейной иконой). Чем ближе хаос, тем крепче семейные отношения.

Более того, в эту бедную семью, управляемую бабушкой (а потом матерью) из-за отсутствия мужчин (бабушкин муж погиб в первой мировой войне, ее сыновья - в гражданской войне, а третье поколение уходит из семьи), приходят люди разнообразные по национальности и по социальному положению, испытывающие душевную боль из-за мирового катаклизма.

Роман «Семья» - это не апология этой русской семьи, а апология семьи как высшей ценности. Благодаря эпилогу, где речь идет о многочисленной китайской семье, переселенной в дом, где жила русская семья, конкретная семейная история превращается в общечеловеческую историю. Поэтому большинство персонажей имеют родовые имена (Семья, Бабушка, Мать и др.), которые постоянно пишутся с заглавной буквы.

Вера Панова в романе «Времена года» поставила две задачи - изображение строительства советского города и нравственного поведения человека как достойного советского гражданина. В этом романе две главные семьи имеют "полный комплект" членов семьи (отец и мать, сын и дочь), и привлекательные семейные традиции, и теплый домашний очаг.

Однако, несмотря на то, что в романе Пановой все время утверждается значимость семьи, ее изображение подчиняется идеологическим критериям.

Если семья (или отдельный ее член) оказывается вне идеологии, то она рано или поздно обречена. Таким образом, роман «Времена года» посвящены не апологии семьи, а апологии идеологии советского социума.

В книге Сергея Довлатова «Невидимая газета» приводится отрывок из письма ленинградских друзей к эмигранту-повествователю: «Твоя эмиграция - не частное дело. Иначе ты не писатель, а квартиросъемщик. <.> Ты вырвался, чтобы рассказать о нас и о своем прошлом. <.> Ты ехал не за джинсами и не за подержанной автомашиной. Ты ехал - рассказать. Так помни же о нас. <.> Не бывать тебе американцем. И не уйти от своего прошлого. Это кажется, что тебе окружают небоскребы. Тебя окружает прошлое» (3:162, 163).

В этом духе Довлатов, наверное, и видел свою задачу, представляя перед нами (читателями) "заурядную" историю одной русской семьи в книге «Наши».

В тринадцати ее главах рассказывается о ярких (и смешных и трогательных) эпизодах каждого члена большой семьи. Поэтому герой каждой главы не только представляет собой самостоятельный персонаж, но и оказывается тесно связанным с другими действующими лицами этого произведения. В итоге личная биография членов семьи, состоящей из четырех поколений, превращается в историю России в течение последнего века, роман в рассказах.

Список научной литературыКим Хен Чон, диссертация по теме "Русская литература"

1. Довлатов С. Собрание сочинений: В 4-х т. / Сост. А. Арьев. СПб., 2003. Довлатов С. Собрание сочинений: Последняя книга. СПб., 2001. 608 с. Довлатов С. Речь без повода. или Колонки редактора. Ранее неизданные материалы. М., 2006. 432 с.

2. Панова В. Собрание сочинений: В 5-х т. / Сост. А. Нинов, Н. Озернова-Панова. Т, 2. Л., 1987.

3. Толстой JI. Полное собрание сочинений: В 90-х т. / Под общей редакцией В. Г. Черткова. Репринтное воспроизведение издания 1928 - 1958 гг. Т. 18 и 19. М., 1992.

4. Федорова Н. Семья. СПб., 1994. 240 с.

5. Абдуллаева 3. Между зоной и островом. О прозе Сергея Довлатова // Дружба народов. 1996. № 7. С. 153 166.

6. Агамалян Е. Человек, который смеялся // О Довлатове. Нью-Йорк -Тверь, 2001. С. 55 63.

7. Алейников В. Довлатов и другие. М., 2006. 192 с.

8. Алферов И. Страсти по Довлатову на "Радио России" // Известия. 25. 09. 2006. С. 10.

9. Анастасьев Н. Слова - моя профессия // Вопросы литературы. 1995. № 1. С. 3 22.

10. Анкудинов К. Манихейский вариант // Новый мир. 2002. № 5. С. 166- 172.

11. Аръев А. Букет и венок: К пятой годовщине со дня смерти Сергея Довлатова // Общая газета. 1995. № 34. С. 10.

12. Арьев А. История рассказчика // С. Довлатов. Собрание сочинений: В4.х т. Т. 1. СПб., 2003. С. 5 32.

13. Аръев А. После стихов // Звезда. 1994. № 3. С. 156 161.

14. Аръев А. Синеглазая мишень // Последняя книга. СПб., 2001. С. 283- 294.

15. Аръев А. Театрализованный реализм // Звезда. 1989. № 10. С. 19 -20.

16. Бабаев Э. «Анна Каренина» JI. Н. Толстого. М., 1978. 158 с.

17. Бабаев Э. Роман и время. «Анна Каренина» Л. Н. Толстого. Тула, 1975. 232 с.

18. Басинский П. Буквальный Довлатов // Российская газета. 21. 08. 2006. № 4149. С. 6.

19. Батчан А. Памяти Сергея Довлатова: Попасть в книгу Довлатова было легче, чем понять, о чём она написана // Коммерсантъ-Daily. 1995. № 156. С. 13.

20. Белоцерковский В. Изгибаться я уже не в силах // Московские новости. 2003. № 25. С. 31.

21. Билинкис Я. «Анна Каренина» Л. Н. Толстого и русская литература 1870-х годов. Л, 1970. 72 с.

22. Бирюкова О. Семантико-прагматические функции и стилистические возможности частиц в художественном тексте: (на материале прозы С. Довлатова) / Бирюкова О. Дальневост. гос. ун-т. Владивосток, 2007.

23. Бланк-Мечик К. «У тебя будет красное платье и жёлтые ботиночки,а у меня синий костюм и оранжевая шляпа» // О Довлатове. Нью-Йорк Тверь, 2001. С. 169 - 175.

24. Богданова Е. Лексические приметы дискурса власти и дискурса личности в произведениях С. Довлатова / Богданова Е. Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена. СПб., 2001.

25. Богомолов Ю. Привет нам от старого нового американца Сергея Довлатова // РИА Новости. 22. 12. 2006. http://www.rian.ru/authors/2006 1222Z57555524.html

26. Бродский И. О Серёже Довлатове // Последняя книга. СПб., 2001. С. 295 302.

27. Будылин И. Пушкинский заповедник в художественной литературе // Русская мысль. Париж, 1993. № 3979. С. 11.

28. Букирева Т. Аспекты языковой игры: аномальность и парадоксальность языковой личности С. Довлатова / Букирева Т. Куб. гос. ун-т. Краснодар, 2000.

29. Булкина И. Сухих И.Н. Сергей Довлатов: время, место, судьба // Новое литературное обозрение. 2007. № 88. С. 425 426.

30. Бурсов Б. Лев Толстой и русский роман. М. Л., 1963. 152 с.

31. Вайлъ 77. Без Довлатова // Звезда. 1994. № 3. С. 162 165.

32. Вайлъ 77. Бродский о Довлатове // Звезда. 2000. № 8. С. 148 150.

33. Вайлъ П. Дочка Довлатова // Итоги. 2000. № 34. С. 63.

34. Вайлъ 77. Жизнь другого Сергея Довлатова // Радио Свобода. 18. 03.2007.

35. Вайлъ 77. Сергей Довлатов - центральный персонаж книг Сергея Довлатова // Радио Свобода. 24. 11. 2003.

36. Вайлъ 77. Формула любви // Сергей Довлатов: творчество, личность,судьба. СПб., 1999. С. 183 185.

37. Вайпъ П., Геяис А. Искусство автопортрета // Звезда. 1994. № 3. С. 177 180.

38. Вайль П., Геяис А. Литературные мечтания // Часть речи. Альманах литературы и искусства. 1980. Вып. 1. С. 226 227.

39. Вайль П., Генис А. Современная русская проза. Ann Arbor, 1982. С. 158 163.

40. Вашукоеа М. Особенности восприятия и анализа философско-юмористической прозы 60-90-х гг. XX века в 11 классе: (на примере произведений С. Довлатова и Ф. Искандера) / Вашукова М. Моск. пед. гос. ун-т. М., 2005.

41. Вейсман И. Ленинградский текст Сергея Довлатова / Вейсман И. Сарат. гос. ун-т им. Н. Г. Чернышевского. Саратов, 2005.

42. Веллер М. Не ножик Не Серёжи Не Довлатова. М., 2006. 320 с.

43. Версаев В. Лев Толстой // Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2-х т. Т. 2. М., 1978. С. 284 294.

44. Вестер В. Пунктиры Довлатова // Суперстиль. 04. 09. 2006. № 165 (220). http://www.superstyle.ru/04sep2006/dovlatov.

45. Власова Ю. Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова / Власова Ю. Моск. пед. гос. ун-т. М., 2001.

46. Волкова М., Довлатов С. Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах. М., 1992. 112 с.

47. Вольф С. Довлатову // Звезда. 1994. № 3. С. 128 130.

48. Вольф С. Чем я обязан Довлатову // Последняя книга. СПб., 2001. С. 312 322.

49. Воронцова-Маралина А. Проза Сергея Довлатова: Поэтика цикла /

50. Воронцова-Маралина А. Моск. пед. гос. ун-т. М, 2004.

51. Воронцова-Маралина А. Цикл как основная жанровая форма в прозе Сергея Довлатова (на примере книги «Наши») // Проблемы эволюции русской литературы XX века. М.: МПГУ. 2001. С. 42 44.

52. Галаган Г. Л. Н. Толстой // История русской литературы: В 4-х т. Т. 3. Л., 1982. С. 797 851.

53. Гандлевский С. Жертвоприношение // Итоги. 2001. № 3 (241). С. 62- 63.

54. Генис А. Вокруг нового американца // Московские новости. 01. 09. 2006. № 33. С. 27.

55. Генис А. Довлатов и окрестности. М., 2004. 287 с.

56. Генис А. Довлатова в газете волновала только форма // SvobodaNews. ru 12. 05. 2006. http://www.svobodanews.ru/Aiticle/2006/05/12/2006051200 1521450.html

57. Генис А. Первый юбилей Довлатова // Звезда. 1994. № 3. С. 165 -167.

58. Генис А. Пушкин // Последняя книга. СПб., 2001. С. 323 341.

59. Генис А. Сад камней // О Довлатове. Нью-Йорк - Тверь, 2001. С. 83 89.

60. Генис А. Сергей Довлатов на Радио Свобода // Радио Свобода. 07. 09. 2006.

61. Глушкова Е. Читая Довлатова-редактора // Радио Свобода. 15. 11. 2006.

62. Глэд Д. Сергей Довлатов // Беседы в изгнании. М., 1991. С. 84 95.

63. Губин В. Наедине со светом // Последняя книга. СПб., 2001. С. 341 59. Гудзий Н. История писания и печатания «Анны Карениной» // JI. Н. Толстой. Поли. собр. соч.: В 90-х т. Т. 20. М., 1939. С. 577 643.

64. Гудзий Н. Лев Толстой. М., 1960. 214 с.

65. Дегтяръ Е. Слова друзей и слово о друзьях // http://piterbook.spb.ru/2 002/05/recenzii/book Q3.shtml

66. Дземидок Б. О комическом. М., 1974. 223 с. у

67. Дмитриев А. Пространство меняющихся обстоятельств // ВремяопНпе. 03. 09. 2001. № 159. http://www.vremva.ru/2001/l59/10/13828.html

68. Доброзракова Г. Пушкинский миф в творчестве Сергея Довлатова / Доброзракова Г. Самар. гос. пед. ун-т. Самара, 2007.

69. Добрыш А. Нора Сергеевна Довлатова // Псевдология. www.pseudolo gv.org/Dovlatov/Rodnia/NoraSergeevna.htm

70. Довлатов С. Армейские письма к отцу // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 7 - 94.

71. Довлатов С. Десять писем Тамаре Уржумовой // Звезда. 2000. № 8. С. 137 147.

72. Довлатов С. Переписка Сергея Довлатова с Виктором Некрасовым // Звезда. 2006. № 9. С. 91 100.

73. Довлатов С. Письма из «Вертикального города» // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 95 - 104.

74. Довлатов С. Письма Сергея Довлатова к Владимовым // Звезда. 2001. № 9. С. 151 179.

75. Довлатов С. По дороге в Нью-Йорк (Письма из Вены) // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 105 - 120.

76. Довлатов С. Сквозь джунгли безумной, жизни. Письма к родным и друзьям. СПб., 2003. 384 с.

77. Довлатов С. Человек, которого не было // Новая газета. 2001. № 34 (677). С. 7 9.

78. Довлатов С., Ефимов И. Эпистолярный роман. М., 2001. 460 с.

79. Довлатова Е. Он мечтал о домике, шортах и своём огороде // Литературная газета. 1995. № 33. С. 6.

80. Донецкий А. В поисках псковского Довлатова // Псковская земля. http://culture.pskov.ru/ru/person/obiekt/85/publication/57

81. Донское Н. Высокое право писать письма // Новая газета. 2003. № 30 (863). С. 12.

82. Достоевский Ф. Полное собрание сочинений: В 30-х т. Т. 29. Кн. II. Л., 1986. С. 77 78.

83. Дочева К. Идентификация личности героя в творчестве Сергея Довлатова / Дочева К. Орлов, гос. ун-т. Орел, 2004.

84. Дьгнников М. Вдова Довлатова вернулась в Петербург // Смена. 2003. № 228 (23538). С. 3.

85. Дынников М. Елена Довлатова: «Теперь у нас есть свои кровати» // Смена. 2003. № 232 (23542). С. 7.

86. Дынников М. Призраку Сергея Довлатова в Питере некуда податься // Смена. 2003. № 164 (23474). С. 9.

87. Елисеев Н. Довлатов и Слуцкий // Последняя книга. СПб., 2001. С. 474 480.

88. Елисеев Н. Другие истории 7/ Новый мир. 1996. № 1L. С. 232 235.

90. Ермилов В. Роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». М., 1963. 135 с.

91. Ерхов В. Сергей Довлатов и e^icr-o герои. Казань, 2002. 168 с.

92. Ефимов И. Неповторимость ценой // Звезда. 1994. № 3. С. 154 156.

93. Ефимов И. Сергей Довлатов зеркало Александра Гениса // Звезда. 2000. № 1. С. 214 21

94. Жданов В. Творческая истори-г^ «Анны Карениной». М., 1957. 262 с.

95. Жданова А. Вечер Довлатова. ^ актерской импровизации // Утро, ru (Ежедневная электронная газету). 05. 09. 2006. http://www.utro.ru/2006/ 09/05/articles/culturg/

96. Зайчик М. Довлатов и нескохггЕ^с) вопросов, касающихся нашего происхождения // Сергей Дов-П1^:тов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 178 182.

97. Закуренко А. Сергей Довлатов как Рассказчик // Топос. 17. 10. 2005. hltp://toposjii/mtidgMQ9i

98. Зверев А. Записки случайног<^> постояльца // Литературное обозрение. 1991. № 4. С. 65 70.

99. Зверев А. Шаг от парадокса. ^ трюизМу // Стрелец. 1995. № 1.1. С. 193 200.

100. Зибунова Т. Пылесос работа<=ьТ до сих пор // Новая газета. 2002. № 61 (799). С. 12.

101. Зибунова Т. Сергей Довлатов в Таллине (сентябрь 1972 года март 1975 года) // btt.v//7.ibunova.na.i-od.m/zibmdl .htm

102. Ивангщкая Е., Быков Д. Писали, не гуляли // Дружба народов. 2001. № 4. С. 199 206.

103. Иванова Н. Разгадке жизни: равносилен // Московские новости. 1996. № 2. С. 37.

104. Иванова И. Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. Чужие письма читать рекомендуется // Знамя. 2001. № 5. С. 214 216.

105. Иванова С. Нелишний человек // О Довлатове. Нью-Йорк Тверь, 2001. С. 90 - 93.

106. Игнатова Е. Опасные знакомства // Вестник online. 1998. № 23 (204). www.vestnik.com/issues/98/0203/win/ignatova.htm

107. Каледин С. Встреча с Сергеем Довлатовым, невстреча с Сергеем Довлатовым, собачье сердце // Звезда. 1994. № 3. С. 168 - 170.

108. Камянов В. Свободен от постоя // Новый мир. 1992. № 2. С. 242 244.

109. Каргашин И Освобожденное слово // О Довлатове. Нью-Йорк -Тверь, 2001. С. 102 118.

110. Карпов А. По течению: Читая повести Э. Лимонова «У нас была великая эпоха» и С. Довлатова «Филиал» // Литературная газета. 1989. № 51. С. 4.

111. Карпов А. Свой среди своих: О прозе Сергея Довлатова // Русская словесность. 1996. № 2. С. 41 45.

112. Карпов А. Сергей Довлатов // Литература русского зарубежья (1920-1990): учеб. пособие / Под. общ. ред. А.И. Смирновой. М., 2006. С. 531 543.

113. Клепикова Е. Мытарь // Московский комсомолец. 2001. № 194 (22788). С. 8.

114. Колесников А. Многоточие Довлатова. К 65-летию писателя // РИА Новости. 30. 08. 2006. http://www.rian.ru/analvtics/20060830/533208 17.html

115. Копылова В. Невозвращение блудного сына // Московский j комсомолец. 02. 09. 2006. № 24,260. С. 6.1.,

116. Коробатов Я. Похмелье как литературный прием // !I

117. Комсомольская правда. 02. 09. 2006. http://www.kp.ru/daily/23766/56901/

118. Костырко С. www-образование Сергея Костырко // Новый мир. 2001. № 7. С. 217 222. \1. Л i

119. Костюков Л. Читатель Довлатова. Свой среди чужих // |

120. Независимая газета. 2005. № 3 (302). С. 5.)t

121. Кравчук 3. Довлатов, добрый мой приятель // Российская газета. 09. 06. 2005. № 3791. С. 12. "

122. Кривулин В. Поэзия и анекдот // Звезда. 1994. № 3. С. 122 123.

123. Кротов М. Мир как воля и представление // Континент. 1987. № 53. С. 407 410.

124. Крохин Ю. Из зоны в заповедник // Российская газета. 25. 08. 2006. № 4153. С. 21.

125. Крыщук Н. Василий Шукшин и Сергей Довлатов // Последняя книга. СПб., 2001. С. 508 513.

126. Кузнецов И. «Звезда» Довлатова (№3) // Литературная газета. 1994.I24. С. 4.

127. Куллэ В. Бессмертный вариант простого человека // Последняя книга. СПб., 2001. С. 481 491.

128. Курганов Е. Сергей Довлатов и линия анекдота в русской прозе // Последняя книга. СПб., 2001. С. 492 507.

129. Курицын В. Вести из филиала, или Дурацкая рецензия на прозу Сергея Довлатова // Литературное обозрение. 1990. № 12. С. 41 42.

130. Курский А. Трагедия отщепенства // Волга. 1998. № 8. С. 120127.

131. Панин Б. Сергей Довлатов // Проза русской эмиграции (третья волна): Пособие для преподавателей литературы. М., 1997. С. 101 -113.

132. Лебедев А. Сергей Довлатов: классический профиль // Русская мысль. 1996. № 4130. С. 13.

133. Лейдерман Н., Лгтовецкий М. Современная русская литература. 1950 1990-е годы: В 2-х т. Т. 2. М., 2006. С. 598 - 610.

134. Липовецкий М. И разбитое зеркало // Последняя книга. СПб., 2001. С. 514 523.

135. Липовецкий М. Критика как приём // Новое литературное обозрение. 2000. № 44. С. 351 523.

136. Лобанова 3. Андрей Арьев, друг Довлатова: Он всё время хотел вернуться домой 11 Комсомольская правда. 2000. № 115 (22379). С. 15.

137. Лосев Л. Русский писатель Сергей Довлатов // Последняя книга. СПб., 2001. С. 380 387.

138. Лук А. Юмор, Остроумие, Творчество. М., 1977. 183 с.

139. Макаренко А. Катя Довлатова. Американская дочь русского писателя // Огонёк. 2002. № 49. С. 35 37.

140. Малер И. Свидетели // Двадцать два. 1981. № 21. С. 197 199.

141. Малыгина Н. С. Д. Довлатов (1941 1990) // Русская литература

142. XX века: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений: В 2-хт. Т. 2. М., 2003. С. 341 349.t

143. Манн Т. Толстой (К столетию со дня рождения) // Т. Манн. 1 Собрание сочинений: В 10-х т. Т. 9. М., 1960. С. 620 627.

144. Марченко А. .Обратиться в печальное. // Литературная газета. 1990. № 20. С. 4.

145. Матвеева И. Культурный и образный мир языка писателя: (На материале произведений Сергея Довлатова) / Матвеева И. Орлов, гос. ун-т. Орел, 2004.

146. Мацан К. Логика сомневающегося, или Еще раз о Довлатове // Фома. Блоги. 08. 03. 2008. www.foma.ru/blogs/matsan/327/

147. Мечик Д. Выбитые из колеи: Литературные встречи. Нью-Йорк, 1984. 181 с.

148. Мечик-Бланк К. Из писем Сергея Довлатова к отцу // Звезда. 2008. № 1. С. 98 114.

149. Мечик-Бланк К. О названиях довлатовских книжек // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 285 - 290.

150. Мечик-Бланк К. Сергей Довлатов: Армейские письма к отцу // Звезда. 1998. № 5. С. 108 141.

151. Милославский Ю. О Бродском и Довлатове // Город. 2005. № 36. С. 24 26.

152. Моисеенко Ю. Есть адреналин! // Новая газета. 2001. № 34 (677). С. 9.

153. Моисеенко Ю. Есть данные собирается в пушкинские горы // Новая газета. 2001. № 63 (706). С. 8.

154. Моисеенко Ю. Найдена неизвестная пьеса Сергея Довлатова // Новая газета. 2001. № 32 (675). С. 2.

155. Моисеенко Ю. У Довлатова появились соавторы // Новая газета. 2003. № 93 (926). С. 14.

156. Мориц Ю. Сергей Довлатов. Рассказы из книги «Чемодан» //

158. Мория А. Россия встречается с Америкой: слияние двух культур в произведениях Довлатова // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 232 236.

159. Мулярчик А. До свидания, мальчики // Москва. 1994. № 5. С. 151 153.

160. Набоков В. Антон Чехов // Владимир Набоков. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 319 330.

161. Набоков В. Лев Толстой. «Анна Каренина» // Владимир Набоков. Лекции по русской литературе. М., 1996. С. 221 307.

163. Нехорошее М. Веллер и Довлатов: битва героев и призраков // Нева. 1996. № 8. С. 183 191.

164. Нечаев В. Довлатов и литературная ситуация в Питере конца 60-х и в 70-е годы // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. СПб., 1999. С. 150 157.

165. Никитина JI. "Заповедник" без Довлатова // Сегодня. 24. 08. 2000. № 187. С. 6.

166. Николаев П. Словарь по литературоведению II Научная сеть. 2004. http://nature.web.rn/litera

167. Нинов А. Вера Панова. Творчество и судьба // В. Панова. Собр. соч.: В 5-х т. Т. 1. С. 5 26.

168. Нинов А. На перепутье // Вера Панова. Очерки творчества. Л., 1964. С. 101 137.I

169. Новиков В. Астроумие // Последняя книга. СПб., 2001. С. 540 - »

Рассказчик (Алиханов Борис, Боб, Борис, Борька, Я) – Рассказчик
и писатель одновременно, герой и антигерой, центральный персонаж
прозы Довлатова, стягивающий к себе все сюжетные линии и одновременно
являющийся их первоначалом. Рассказчик часто, словно маску, натягивает
на себя биографию, внешность и даже фамилию своего создателя –
Довлатова. Прячась же под псевдонимами (в повести «Зона» и в шестом
«компромиссе» повести «Компромисс» это – Борис Алиханов, в повести
«Заповедник» – Борис), Рассказчик приватизирует не только авторскую
судьбу, но и его произведения, и даже семью, причем в любой из
повестей Рассказчик четко отождествляется со своим первоначалом
– Автором Довлатовым и, в принципе, не имеет типичного для литературных
героев отделенного от своего демиурга облика.

Рассказчик – не есть литературный образ, но также он – и не автопортрет.
Рассказчик воссоздается как участник диалога, где собеседник –
либо сама жизнь, либо Сергей Довлатов. «Книги Довлатова написаны
в профиль, его герой Долматов – такой же двойник, как у Чаплина
– Чарли. Сергей Довлатов – уникальный случай в русской литературе,
когда создается всеми книгами – единственный образ», – пишет В.
Соснора.

Можно сказать, перед нами советский вариант Пруста: цикл повестей
«В поисках утраченного героя» («только время я бы заменил пространством.
Пространством меняющихся обстоятельств», – замечает Рассказчик
в «Зоне»). У француза главный герой – время, у русского – сам
герой. Если десять человек рассказывают одну и ту же историю,
то на одиннадцатом она сама превращается в рассказчика. В повести
«Зона» Рассказчик описывает это так: «У меня началось раздвоение
личности. Жизнь превратилась в сюжет». Жизнь, рассказанная пять
раз подряд, не удлиняется, увы, даже вдвое. Рассказчик повествует
о своей один раз, но кажется, их значительно больше – и рассказчиков,
и жизней.

«Довлатов сразу и до конца понял, что единственные чернила писателя
– его собственная кровь», – отмечает В. Попов. Таким образом,
воссозданный из совокупности повестей Рассказчик имеет тот же
состав крови, что и Довлатов.

Биография Рассказчика подобна калейдоскопу. Из одних и тех же
стеклышек-событий складываются различные узоры. Все зависит от
угла зрения. А. Генис сводит все сюжеты Довлатова к «приключениям
слов». Исследователь творчества Довлатова А. Арьев определяет
его метод как «театрализованный реализм». Автор, он же рассказчик,
он же актер, он же персонаж и герой своих постановок, этакий литературный
кентавр – проигрывает одну и ту же жизнь, меняя всякий раз интонации
и декорации. При этом декорации, то есть, реальные факты, меняются
значительно чаще.

«Фактические ошибки – часть моей поэтики», – отмечает Довлатов,
он же Рассказчик. Поэтому биография Рассказчика расплывается,
двоится, как пейзаж за промокшим окном. В театре выносят декорации,
остаются герои; в жизни выносят героев, остаются декорации; Довлатов
пролез в щель между театром и жизнью, минуя, по собственному выражению,
волчий капкан перед лазом.

Если в природе действительно существует «социалистический реализм»,
то Довлатов – представитель «социалистического романтизма», направления,
затянувшего в свой поток И. Бродского, В. Аксенова, А. Вампилова,
Сашу Соколова и многих других. Разница в том, что герои большинства
социалистических романтиков рефлексируют на стыке общей трагедии
и личной гордыни, что переводит общую беду в ранг частной. Довлатовский
Рассказчик мучается на стыке личной трагедии и общего абсурда,
что возвышает его голос до общенационального регистра. «Вдруг
у меня болезненно сжалось горло. Впервые я был частью моей особенной,
небывалой страны. Я целиком состоял из жестокости, голода, памяти,
злобы... От слез я на минуту потерял зрение» (повесть «Зона»).
Рассказчик ощущает столь высокое волнение в весьма специфической
обстановке. Он – надзиратель в лагере особого режима. На празднование
шестидесятилетия советской власти зеки поют хором «Интернационал».
Рассказчик не любит ни советскую власть, ни свою должность, ни
зеков. Зеков – не любит менее всего. И все же плачет. Жизнь превращается
в театр, театр оказывается жизнью.

В повести «Наши» мы видим предков и родственников Рассказчика.
Прадед его – Моисей, сын Моисея – Исаак. Прадед – крестьянин-еврей,
сын Исаак переселяется в город Владивосток, породив по пути, в
Харбине, сына Доната – отца Рассказчика. Деда Исаака Николай І
берет за огромный рост в гвардию. Младший брат Доната уезжает
в Бельгию, а оттуда – в США. В тридцатые деда арестовали. И расстреляли.
В преданиях осталась необыкновенная сила старика, способного в
одиночку переставить грузовик. Дед Степан (по матери) – с Кавказа.
Он никому не подчинялся, даже стихийным бедствиям. Во время тифлиского
землетрясения он остается в своем доме. Дом развалился, пока дед
вздремнул в кресле: «Посреди руин сидел в глубоком кресле мой
дед... На коленях его лежала газета. У ног стояла бутылка вина».
Умер он загадочно, как и жил. Однажды он встал и направился к
оврагу, откуда сурово шагнул в реку. Легендарные деды Рассказчика
напоминают представителей рода Буэндиа из «Ста лет одиночества».

Отец был актером. В Ленинграде закончил театральный институт.
Стал режиссером. Затем его выгнали из театра: «еврей, отец расстрелян,
младший брат за границей». Он казался «обитателем горьковской
ночлежки. Он напоминал разом – Пушкина и американского безработного».
Родители развелись, когда Рассказчику было восемь лет. От второго
брака у отца появилась дочь. Он стал преподавать в музучилище.
Дочь от второго брака «полюбила сиониста» – отца снова выгнали
с работы. Через год после отъезда Рассказчика он приехал в Америку.
Что касается последнего, то начало его трудовой биографии описано
в повести «Ремесло» от первого лица. Правда, Довлатов родился
третьего, Рассказчик – четвертого сентября. По воспоминаниям Рассказчика
однажды его захотел ущипнуть за щечку сам А. Платонов. Гений,
прогуливаясь, столкнулся на бульваре с мамой, везущей в коляске
будущего гения. Почти Пушкин и Державин. Вскоре из грудного пушкиненка
Рассказчик превратился в «толстого застенчивого мальчика» из бедной
семьи. В 1952 в г. «Ленинские искры» были опубликованы четыре
стихотворения Рассказчика. « Одно... про Сталина, три – про животных».

Дальнейшая биография вновь из повести «Наши». Рассказчик – победитель
всесоюзного конкурса юных поэтов. Школу юный поэт заканчивает
плохо. Затем поступает в Университет. В повести «Филиал» указаны
год и факультет – «в августе шестидесятого года я поступил на
филфак». Дальнейшие следы Рассказчика распыляются. Меняются причины
ухода из Университета, имена любимых женщин, детали знакомств
и расставаний, дата отъезда за границу. Поэтому его дальнейшая
судьба компилируется из разных произведений, некоторые разночтения
указываются в скобках. Учится Рассказчик плохо. Влюбляется в красивую
девушку – Тасю (в «Ремесле» и «Чемодане» она названа Асей). Любовь
оказывается слишком сложной. Рассказчик перестает учиться. У него
остается время исключительно на ревность и анализ взаимоотношений
с любимой. Его выгоняют из Университета (в «Чемодане» он переходит
на другой факультет, в «Филиале» – бросает Университет из-за Таси).
Он снимает шестиметровую комнату. Работает смотрителем фасадов
(в «Филиале)», в «Чемодане» Рассказчик – ученик камнереза, зарабатывает
фарцой. Тася-Ася красива, легкомысленна, ветрена. Иногда она –
первая жена, иногда – просто любовница. В день знакомства с Рассказчиком
на ней импортная кофточка («Филиал») и отечественные туфельки,
в «Чемодане» же, наоборот, импортные туфельки.

Рассказчик путает не только ее одежду. Так, в «Филиале», встретив
Тасю уже в Америке, через двадцать восемь лет после знакомства
(в «Чемодане» – через пятнадцать–двадцать), Рассказчик вспоминает
одно из счастливых пробуждений во дни их молодой любви. Глядя
на Тасю, он говорит ей: « И утро тебе к лицу». В «Заповеднике»
проснувшийся Рассказчик (теперь Борис) говорит своей жене, Тане:
« И утро тебе к лицу». Жена и первая любовь разнятся фактически,
но совпадают вербально. Впрочем, Рассказчик часто вкладывает одни
и те же слова в уста разных персонажей. Так, в «Наших» мальчик,
везущий Рассказчика в село, изрекает ту же мистическую фразу,
что и алкоголик Михал Иваныч в «Заповеднике»: «Эх... Поплыли муды
да по глыбкой воды». Поэт Рувим Ковригин («Филиал») произносит
тот же монолог, что и реально существующий поэт Наум Коржавин.
Несуществующий писатель Панаев («Филиал») рассказывает ту же историю,
что и В. Некрасов (известный русский советский писатель) в «Ремесле».

Расставшись с первой любовью и распрощавшись с Университетом,
Рассказчик уходит в армию – в лагерные охранники. Выбор он делает
добровольно. Об этом вся повесть « Зона». Причем, в отличие от
Достоевского, Солженицына, Шаламова Рассказчик – по другую сторону
ограждения. Из повестей «Зона» и «Филиал» мы узнаем, что Рассказчик
– в прошлом боксер-тяжеловес. В армии на учебном пункте он возобновляет
тренировки. В декабре получает отпуск – отправляется в Ленинград.
Тася-Ася отказывается с ним встречаться. После службы, в шестьдесят
четвертом, возвращается в Ленинград («Ремесло»): « в тощем рюкзаке
лежала «Зона». Тринадцатого декабря 1967 происходит первое обсуждение
в Союзе Писателей, Рассказчика публикуют в «Юности», он неплохо
зарабатывает. Поступает в городскую многотиражку. Сотрудничает
в журналах «Аврора», «Звезда» (Ремесло). Далее, по разным версиям
то ли в шестьдесят восьмом, то ли позже срывается в Таллинн. В
«Ремесле» причина – «долги, семейные неурядицы», в «Компромиссе»
– пьянка. В «Ремесле» Рассказчик отправляется в Таллинн с одной
сменой белья и двадцатью шестью рублями в кармане, в «Компромиссе»–
без ничего и с шестнадцатью рублями. О бытии в Таллинне повествует
повесть «Компромисс». Рассказчик становится «внештатным автором
в журнале» «Молодежь Эстонии», затем – штатным в отделе информации
газеты «Советская Эстония». Все это время пишет и пьет. Иногда,
впрочем, пьет и пишет. Его протест против бессознательного абсурда
советской жизни превращается в осознанный абсурд жизни личной.
Типологически Рассказчик близок Веничке Ерофееву из поэмы «Москва-Петушки»
и Зилову из «Утиной охоты» А. Вампилова. Попивая, повествователь
подготавливает книгу из 16 рассказов. Книга получает добро в ЦК
Эстонии. В это же время Рассказчик дает приятелю почитать «Зону»,
у того КГБ производит обыск, находит «Зону», после чего книга,
за которую автор успел получить 100%-ый аванс, запрещается. В
газете Рассказчика осуждают, как алкоголика и антисоветчика –
он уходит из газеты и возвращается в Ленинград, начинает работать
в детском журнале «Костер» вместо ушедшей в декрет сотрудницы,
постепенно превращаясь из «жертвы режима» в функционера: «В Костре
исправно душил живое слово. Затем... шел в … «Советский писатель».
Там исправно душили меня. Я был одновременно хищником и жертвой».
От судьбы литературного Андрея Бульбы Рассказчика спасает вернувшаяся
из декрета сотрудница. Двадцать третьего апреля 1976 г. он уходит
из журнала («Ремесло»). В этом же году его печатают за границей.
В этом же уезжает жена. По версии повести «Наши» за месяц до отъезда
супруги Рассказчик уезжает в Пушкинский заповедник. По версии
повести «Заповедник» жена приезжает к Рассказчику в Пушкинские
Горы – и только тогда он узнает о разлуке. По версии повести «Чемодан»
подготовка к отъезду проходит на его глазах. Затем, с небольшими
вариациями, Рассказчик запивает. «Дальнейшие события излагаю пунктиром.
Обвинение в тунеядстве и притонодержательстве... Подписка о невыезде...
Какие–то неясные побои в милиции... Серия передач «Немецкой волны»...
Арест и суд...Девять суток в Каляевской тюрьме... Неожиданное
освобождение... ОВИР». Прежде, чем перейти к заключительному периоду
существования Рассказчика, следует отметить все варианты его женитьбы.
В повести «Заповедник» жену зовут Татьяна. Рассказчик встречает
ее в мастерской приятеля. После женитьбы, обмена двух квартир
и съезда в одну двухкомнатную у Рассказчика появляется дочь Маша.
Разводятся супруги за полтора года до поездки Рассказчика в Пушкинские
Горы. В заповедник Татьяна приезжает, чтобы уговорить бывшего
мужа уехать вместе с семьей. Тот отказывается, хотя женаты они
«без малого десять лет». «Это уже не любовь, а судьба», – думает
Рассказчик о невозможной и нерасторжимой связи с женой. В повести
«Наши» знакомство с женой происходит в шестьдесят третьем году.
Проснувшись после пьянки Рассказчик обнаруживает рядом с собой
незнакомую девушку. Ее зовут Лена. Так и происходит их свадьба.

Лена остается жить у Рассказчика. Рожает дочь. Работает в парикмахерской.
Затем – корректором. Затем уезжает с дочкой в США. В повести «Чемодан»
жена приходит в дом Рассказчика как агитатор во время выборов.
Имя ей – Елена Борисовна. Вместо агитации граждане женятся. Рождается
дочь Катя. Затем жена с дочкой уезжают в США. Последнее из разночтений
касается географии. В повести «Наши» Рассказчик летит в США с
мамой – и через Австрию, они останавливаются в гостинице «Адмирал»,
в «Чемодане» он летит туда же, но один – и через Италию, а живет
уже в гостинице «Диана». Среднеарифметически эмиграция происходит
в 1978г. Итак, из названий повестей вырисовывается метафорическая
география жизни Рассказчика. «Зона» – Ленинград, Россия; «Заповедник»
– Россия; «Ремесло» – Таллинн, Эстония; «Филиал» – Нью–Йорк, США.
США – филиал России. И, одновременно, финал. Об этом – последние
повести Довлатова. В «Иностранке» Рассказчик встречает в Нью-Йорке
землячку – Марусю Татарович. Ее судьба, столь же хаотичная, как
и у него, приводит Рассказчика к пониманию одной фундаментальной
вещи. Она выражена в финале повествования, в письме к Марусе:
«Веришь ли, я иногда почти кричу: «О, Господи! Какая честь! Какая
незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!» Это уже не ностальгия.
Это напоминает душу, смотрящую на свое тело. В последней повести
«(Филиал») Рассказчик – радиожурналист, ведущий на радиостанции
«Третья волна». Ему сорок пять лет. На радио он сотрудничает «лет
десять». В России – перестройка, Набоков и Ходасевич. Рассказчик
отправляется на эмигрантский симпозиум в Лос-Анджелес. Там он
понимает: « будущее наше, как у раков,– позади». Там же он встречает
свою первую любовь – Тасю. Мы узнаем ее фамилию – Мелешко (по
странному совпадению такая же была у сослуживца Рассказчика в
лагере – сержанта Мелешко). Вспоминать прошлое и первую любовь
больно. От боли может спасти настоящее. Рассказчик звонит в Нью-Йорк.
Трижды. Один раз – жене. Один – дочке. Один – сыну. Вывод не то,
чтобы оптимистический, но утвердительный. Когда нет отечества,
остается семья. Остается русский язык. Остается то, что сказано.
Кроме фактов, как видим, весьма зыбких, Рассказчик предлагает
читателю определенный взгляд на жизнь. Он определяет это так.
«У меня нет мировоззрения. У меня есть миросозерцание».

Можно выделить основные пункты этого «миросозерцания», представляющие
достаточно сложную и логичную этическую и эстетическую систему
(второй и третий уровень человеческого существования по любимому
Рассказчиком Кьеркегору). Итак:

1. Стиль («Он был носителем стиля», П. Вайль). « Надо либо жить,
либо писать. Либо слово, либо дело. Но твое дело – слово». «Слово
перевернуто вверх ногами. Из него высыпалось содержимое» («Зона»)
– перед нами манифест, близкий к акмеистическому своду («Наследие
символизма и акмеизм» Н. Гумилева и «Утро акмеизма» О. Мандельштама
– кстати, одного из двух любимых поэтов Довлатова). Задача Рассказчика
– вернуть в слово содержимое. И этим содержимым становится собственная
жизнь: «Даже когда я физически страдал, мне было хорошо. Голод,
боль, тоска – все становилось материалом... Фактически я уже писал».
Если бы душа могла удержать карандаш, мы бы обязательно прочитали
историю: «Смерть Довлатова» by Довлатов. Она бы выглядела так.

Люди в белых халатах.

Когда меня привезли в реанимацию, клиническая смерть уже наступила.
До этого, впрочем, была клиническая жизнь. Их объединяло отсутствие
перспективы. Врач на хорошем американском (мне никогда не стать
врачом) говорит: «Мистер, я не могу вас реанимировать. У вас нет
страховки». – Тем более, мистер,– говорю на русском, – следует
меня спасти. Это единственный-таки шанс ее завести. Боюсь, после
смерти мне уже ничего не выпишут. В царстве мертвых нет социальных
работников. Разве что там – территория России.

– Но деньги я получаю здесь,– возражает человек в белом халате.

– Пришлось умирать в машине «Скорой» – слава Богу, шофер не мешал
– страховки не клянчил.

– Как я потом узнал, он приехал в Нью–Йорк из Одессы.

2. Мораль. «Кто назовет аморальным – болото, вьюгу или жар пустыни?..»
« Насильственная мораль – это вызов силам природы. Бездеятельность
– единственное нравственной состояние...», – так думает Рассказчик
в первых своих повествованиях. Но жизнь приводит его к другому.
В «Иностранке» он говорит: « есть кое-что повыше справедливости...
милосердие.. «. Согласимся – милосердие, это уже действие. Или
бездействие, если требуется сотворить зло («умышленно... я зла
не делал»). «Я давно уже не разделяю людей на положительных и
отрицательных. А литературных героев – тем более... В этой повести
нет ангелов и нет злодеев... Один из героев – я сам»– вот позиция
скорее терпимости, чем безразличия.

3. Любовь. Рассказчика проводит четкую границу между временным
чувством и постоянным. Временное – это приключение, постоянное
– любовь. Хотя «критерии отсутствуют полностью. Несчастная любовь
– это я еще понимаю. А если все нормально?» Тем не менее, именно
нормальная любовь – к жене, детям, родине становится у Рассказчика
критерием истинности любви. Несколько раз он говорит о своих отношениях
с женой: «Это не любовь, это уже судьба». В отличие от Набокова,
Рассказчик любит и своих героев: «я – автор, вы – мои герои. И
живых я не любил бы вас так сильно».

4. Свобода соединяется с любовью, и даже неволя преодолевается
любовью: «мой язык, мой народ, моя безумная страна... Представь
себе, я люблю даже милиционеров». «Что может быть прекраснее внезапного
освобождения речи» – чувство свободы возникает, когда Рассказчик
на крыльце отделения милиции называет стукача Гурьянова стукачом
(п. «Заповедник»). Таким образом, свобода есть свободная речь,
которая, в свою очередь, есть любовь к свободной речи. Поэтому
Рассказчик свободен. По словам Муси (Маруси) Татарович:» Нормальный
человек, он и в Москве свободен».

5. Литература – то, в чем можно спрятаться от абсурда жизни; с
другой стороны, жизнь – то, что позволяет избавить от абсурда
литературу. Литература не есть «сублимация. Когда пытаешься возложить
на литературу ответственность за свои грехи» – «литературе нельзя
доверять свою жизнь. Поскольку добро и зло в литературе не разделимы
так же, как и в природе». «Моя литература стала дополнением к
жизни. Дополнением, без которого жизнь оказывалась совершенно
непотребной». Жизнь Рассказчика оказывается востребована такими
же, как он сам «ни ангелами, ни злодеями», то есть теми, кого
обычно называют народ.